"О том я грущу и о том плачу, — отвечает Левон Конопатый. — что пустился я объехать весь свет. Все земли прошел, все океаны, края света достиг — хотел проверить, есть ли где земля лучше Расеи. Всю-то я вселенную проехал, повидал все земли, все народы, пил воду изо всех рек и закусывал всякими фруктами: апельсинами, лимонами, ананасами, бананами, — а нет слаще хвалынского анисового яблочка да свежей воды, что из-под камушка бежит в быстрой речке Ременской. И уж хотел я в Расею воротиться, да прознал про то твой дядя Бурей[3] не пускает и не пускает меня с моря: подул, дохнул, завыл — завязался противник от норда силою в двенадцать баллов. Паруса порвал, руль обломал и мачты норовит поломать. Правежу почти нет. Что тут делать? Гляжу: берег, хотя и чужой. И выкинул меня Бурей на остров Ипон. Попал я в плен к японскому царю. Только ипонцы моего характера не выдержали — я их плясом извел, вот и кинули меня на камень без всякого орудия, даже нож матросский отняли. Оставили одну бандуру. "Будь, — говорит ипонский император, — она проклята!" Вот и сижу на камне посередь моря — жду, кто меня с камня сымет…"
"Ох! — вздохнула Марья Моревна — морская царевна. — Не скоро ты, русский моряк, здесь корабля дождешься. Уж тяжка твоя доля, а песня твоя еще тяжельше. Не может мой второй дядя Зефир[4] ее на крыльях поднять, до кораблика русского донесть — тонет твоя тяжелая песня в море. А ипонцы народ хитренный, они нарочно тебя завезли на гиблый камень — тут никто никогда не плавает. Ты пойдем-ка лучше со мной в подводное царство, в мой хрустальный дворец. Там живет царь Морей, отец мой. Да есть еще у меня брат Трифон, — вот и все наше семейство. Мамаша v нас кончилась. Брат-то мой Триша, вроде тебя, музыкант. Только он не на струнах, а на трубе играет. Сделал из раковины трубу и дудит в нее. Имей в виду и то, что царь Морей, родитель мой то есть, плясать большой мастер и охотник. Трифон на дудке дудит, а папаша мой пляшет. Дело у них идет на спор: то ли папаша Трифона перепляшет, то ли Трифон папашу перелудит. Только еще ни разу не бывало, чтобы Тришка папашу передудел. У него, уж того гляди, щеки лопнут от натуги, а папаша кричит: "Давай, давай, веселее!" И то себе на ус навей: папаша мой грустных песен терпеть не может. А если ты хоть, возможно, и мастер плясовые песни играть, так не очень задавайся, что японцев плясом замаял. Моего родителя не так-то оно просто до-упаду довести. Значит, так: приглянулся ты мне — я тебя и научу, если хочешь, как домой попасть. Хочешь?"
"Как не хотеть? Очень даже… Да на чем же хоть бы из вашего подводного царства я могу домой пуститься?"
Отвечает Марья Моревна — морская царевна:
"О том не беспокойся. Родитель мой, царь Морей, любит и покататься, да и по делам царским ему приходится туда-сюда ездить. У него есть: первое — Черный бык, второе — конь Златогрив, третье — див-рыба Дельфин. На Черном быке мой папаша ездит дань собирать со своих подвластных, потому на быке больше увезешь — оно не скоро, зато споро. Конь Златогрив побыстрее. Его только див-рыба Дельфин обогнать может. А уж быстрей Дельфина нет ни в море, ни над морем, его никто обогнать не может".
Левон про себя смекает: "Конь — это будет дело подходящее. На быке мне везти нечего, а на див-рыбе на берег не выехать".
Думает так, а сам вслух говорит:
"Мне хоть на быке — я бы хоть и на волах готов, лишь бы до Расеи добраться. Только ведь, Марья Моревна, само собой разумеется, не даст мне царь Морей, твой папаша, хоть и на короткое время, быка, что ли?"
"А ты, добрый молодец, — отвечает морская царевна, — сумей моему папаше понравиться, тогда и даст. И вот еще что упреждаю: не вздумай ты с царем Мореем перекоряться. Он у меня ужасно спорить любит. У вас, в Черноморском флоте, есть, слыхала я, смотритель исправительной николаевской роты, его благородие прапорщик Макаров — еще у него сынок благородный родился, Степаном звать… Знаешь ли такого?.."
Стешок восхищен тем, что про него сам царь Морей и Марья Моревна слыхали, и перебивает Ничипора:
— Макаров-то мой батька, а благородный сынок — я!
— Значит, так! — согласился со Стешком Ничипор. — "Так этот Макаров страсть спорить любит. Сойдутся на улице с адмиралом Бутаковым — битый час спорят, три часа спорят, пока пушка к обеду не ударит… Да и младший сынок пошел в папашу: упрям, как козел…"
— Я не козел! — обиделся Стешок. — Где у меня роги, борода?
— Не о тебе речь, а про царя Морея… "Такой он спорщик, что прапорщик Аскаров ему в подметки не годится. Имей это в виду!" говорит Левону морская царевна.
Левон думает про себя: "Може, я у Морея коня выспорю". А вслух говорит:
"А я ни с кем никогда не спорю и со всеми согласен".
На том слове Марья Моревна его и словила:
"Ага, согласен — значит, и со мной согласен в наше подводное царство?.."
"Что ж! — подумал Левон Конопатый. — Рискну. Риск — благородное дело". Знает он, что немало душ загубила Марья Моревна. Заманит моряка в подводное царство — тут ему и край!
Значит, так! Левон-то не то, что глупая птица Штраус, чтобы голову в кусты, а хвост наружи, да и ушей не затыкал на то, что ему Марья Моревна напевает. Протягивает ей руку и смело ступает за ней в море. Идут по бархатному песочку. Взглянул Левон в остатний раз на ясные звезды, на месяц — и вода морская над ним сомкнулась…
Ведет Марья Моревна русского матросика за белую руку по бархатному песочку все под гору. Хоть и темней, чем над морем, а глаз привык, все Левону стало ясно. По бокал! дорожки такие цветут цветы, каких никому на берегу и вовсе не приснится. Средь водяного леса вместо птиц золотые рыбки порхают.
Смотрит вперед Левон и видит: откуда ни взялись шагают впереди морские агромадные раки с ружьями на плечо — целый взвод. Глянул через плечо, а позади эскадрон Мореевой кавалерии на морских коньках замыкает шествие. "Эх! — подумал Левон. — Попал я в плен хуже ипонского!.."
Ничипор умолк, достал из кармана кисет, люльку[5], огниво. Набил, огня высек, раздул трут и, пустив сизый дымок через ноздри, сел на скамью под бузиною и, горестно качая головой, смотрит куда-то вдаль…
Выждав немного, Стешок робко спрашивает:
— А дальше что, няня?
— А дальше вон к нам твоя мамаша приближается. И будет теперь нам с тобой полировка.
Ничипор тихо, но очень строго и с угрозой предупреждает Стешка:
— Не будь птицей Штраусом — реви смело, что гулять хочешь. Только не вздумай говорить, что мы тут сказкой забавлялись. Мы тут с тобой дело делаем. Реви во всю мочь!
Мать приближается. Лицо ее пылает гневом. Стешок, взвизгнув для начала на очень высокой ноте, начинает реветь басом во весь голос, смотря матери в глаза. А Ничипор бодро и весело говорит:
— Перестань реветь! (Тихонько: Реви, реви!) Значит, так: таз мы с тобой вычистили, орешку накололи, лучины нащипали, покурили, все дела переделали. Будет реветь, кому я говорю! (Реви громчей!) Теперь гулять пойдем. (Да, чорта лысого, пойдешь!)
[3] Бурей (искаженное Борей) — бог морского ветра.
[4] 3ефир — легкий, приятный ветерок. В древних греческих сказаниях — бог южного ветра.
[5] Люлька — трубка.