Читать книгу «Победа моря (неполная версия, без окончания)» онлайн.
Стешок повертывается к Ничипору и начинает кричать благим матом, не оттыкая ушей. Ничипор с досадой плюет в таз и доводит его сухой чистой тряпкой до солнечного блеска. Стешок видит по губам Ничипора, что тот говорит. А уж если Ничипор говорит, так, верно, что-нибудь очень занятное. Стешок кричит потише и чуть-чуть оттыкает уши.
— Такие Штраусы встречаются и меж большими людьми, хотя нас и учат "бесстрашно глядеть в глаза опасности" Конечно, оно так и следует. Штраусом не будь: смело гляди в глаза беде, ла и ушей не затыкай. Хуже будет. Орешь, заткнувши уши. — белу зовешь.
— Какой Штраус? — спрашивает Стешок, поняв, что пропустил нечто весьма любопытное, и, очень крепко зажав уши, смотрит Ничипору в рот.
— Ну вот, хлопчик, и накликал беду! — сердито буркнул Ничипор.
Стешок оглянулся. На крыльце стояла мать и звонко кричала:
— Смотрите, добрые люди? Он все еще прохлаждается. И дитя плачет, и антрацит не набит, и лучина не нащипана, и поганая кадка пустая… А я уже так считала, что вы нагулялись, домой идете с реки… И еще гусям месиво не готово…
— Да и поросенка, хозяйка, нынче не мыли! — угрюмо прибавляет, усмехаясь. Ничипор.
— Как? И поросенка не мыли?! — Хозяйка горестно всплеснула руками. — Самое главное и забыли…
Стешок взревел полным голосом.
— Мойте, мойте! — горестно кричал он. — Мойте поросенка, а я один на реку уйду!
Обливаясь слезами — до того ему жалко себя! — Стешок неспешным шагом выхолит за калитку и слышит позади встревоженный окрик матери:
— Что же ты, нерадивый, стоишь? Иди за хлопцем! Хлопчик краю не знает. Гляди!
— Вот оно, главное-то? А то "гуси", "поросенок", "антрацит"… — ворчит Ничипор, выходя вслед за Стешком на улицу. — Ну что. Штраус, стал? Видно, далеко без меня в жунглях не пустишься. То-то! Смотри, тебя там желтопузик проглотит.
Стешок в испуге остановился.
— Идем-ка, лучше я тебе сказку доскажу про Марью Моревну — морскую царевну да про Левона Конопатого, про то, как он домой в Расею воротился… За сказкой все дела переделаем и не заметим, тогда и на реку пойдем…
Стешок соображает, выгодна ли эта сделка, и прибавляет:
— Еще все про птицу Штрауса мне расскажешь, и про желтопузика, и про жунгли…
— На все согласен!
Они возвращаются во двор к кринице, и, поплевав на ладони. Ничипор берется за кувалду бить антрацит на орешек.
Под ударом кувалды в узловатых, жилистых руках Ничипора (он крякнул) глыба антрацита (тоже крякнула) расселась на множество одинаковых кусков, и все куски остались в куче. Стешок любит смотреть на работу своей "няньки" больше, пожалуй, чем слушать его были, сказки, басни и побасенки. У других, даже умелых — взять хоть бы отца. — при первом ударе по глыбе антрацита брызнут во все стороны мелкие осколки (поди потом собирай их в трэде!). И хоть такой удар, что, кажись, после него все вдребезги разлетелось, а глядишь — глыба целехонька лежит, чуть ворохнулась. Нянька Ничипор знает, куда и как ударить.
— Видал? — говорит очень довольный первым ударом Ничипор. — Учись у меня, хлопчик. Твое счастье. Потом ты вырастешь, поймешь, что тебя нянчил штрафной матрос Черноморского флота, можно сказать, арестант, Никифор Поступаев. У Никифора никакое дело из рук не вывернется. А почему? Потому, что Никифор знает во всякой вещи боевое место. И не только веши. Камень ли, отбойное полено, что ли, и в каждом человеке есть боевое место. Иного человека бьют, валяют, глушат, мнут, треплют, крутят, выжимают, сверлят, долбят, рубят, а он все цел. А почему? Меня ли не били? Цел. А почему? Никто моего боевого места не нашел. А найди в человеке боевое место — одним словом, очень просто человека убить можно. Потому и цел Ничипор Поступаев, что никто его боевого места не нашел. А сам он, Ничипор, во всяком деле видит, в любом живом создании и сразу находит боевое место. Кряк! — и готово.
Под вторым ударом расселась вторая глыба антрацита.
— Значит, так: учись находить боевое место и в камне, и в железе, и в людях, а главное — в самом себе, и уж никому своего боевого места не показывай, береги хорошенько… Так на чем же мы с тобой вечор остановились?
Стешок подсказывает:
— Значит, так: "Не стерпел японский царь и велит: "Свезите его с острова Илона да хотите, аль бы с глаз моих долой…" — Значит, так, — повторяет Ничипор: — "…с острова Ипона куда хотите, аль бы с глаз моих долой. А то он всех моих вельмож и министров, да и меня с толку сбил. Соберу их государение дела решать, а он пройдет под окнами с бандурой, ударит гопака. Мои министры подберут халаты, да и начнут откалывать, и я за ними. Так нельзя".
Посадили ипонцы Левона Конопатого в лодку, повезли в далекое море и кинули на пустом острову без воды и без пиши — одна бандура в руках. Весь остров — голый камень. Вот-де, хотел ты ипонского плена избыть, домой вернуться — возлюбил свободу, вот тебе и свобода. Ступай" как знаешь, на все четыре ветра…
Уплыли ипонцы в свое государство. Лодка скрылась за горизонтом примерно на румбе[2] NO. Значит, так! Сидит Левон на пустом острову середь пустого моря и думает; как же теперь быть, на чем в Расею плыть? На бандуре океан-море не переплывешь. А плыть надо три океана и семь морей… Другой бы и духом пал. Да не таков матрос Черноморского флота Левон Конопатый, чтоб духом пасть. Дело к ночи. Солнышко сбирается месяцу вахту сдавать. Штиль совсем. Море не дышит, не шелохнет — ровно зеркало гладкое. Сел Левон у самого края воды на камушек, подтянул на бандуре кое-какие струны и начал из них тоску свою выщипывать. Сидит Левон, тихонько играет и сам себе поет. А лицом сел Левон примерно на такой румб, чтобы песня его домой летела. Расчет у Левона обыкновенный; услышит песню береговой ветер, вздохнет и понесет ее далеко-далеко в море-океан. А в море-океане где-нигде да штилюет русский кораблик. Долетит вздох зефира до кораблика, флаг и вымпел встрепенутся. Вахтенный начальник закричит: "Свистать всех наверх! Паруса ставить!" И пойдет кораблик крутым бейдевиндом к пустому острову снимать матроса с камня…
Надеялся так Левон, да не так вышло. Не успел ветер вздохнуть — ночь. Месяц на вахту стал. Светит очень сильно — прямо синий день. Все видать. И видит Левон: всколыхнулось близ берега море, круги пошли, и вынырнула из глуби морская царевна Марья Моревна, неописанной красоты девица. Подплыла к самому камню, где Левон сидит, легла грудью на песок, подперла голову руками — слушает, с матроса глаз не спускает. Он хоть и конопатый, а лицо у него довольно приятное. А главное — уж очень грустно поет да играет, прямо за сердце берет. Вздохнула Марья Моревна — морская царевна и говорит:
"О чем ты грустишь, добрый молодец, русский матрос? До того тяжка твоя песня, что в море утонула, до дна морского дошла, и я услыхала в своем терему".
А у самой слезы катятся, и каждая слезинка бесценным жемчугом падает в песок.
[2] Словарь морских терминов смотри в конце.