Читать книгу «Побег из Рая» онлайн.
На освободившиеся после них кровати цепные псы из КГБ быстро нашли замену. В больницу поступили новенькие — основатель Первого свободного профсоюза трудящихся, шахтер из Донецка Владимир Клебанов, организатор забастовки на рессорном заводе города Синельники 44-летний Медведев Иван Васильевич, распространитель листовок в защиту А. И. Солженицына сорокалетний Лучкив Василий и непокорный шахтер из Донецка Анатолий Никитин. Анатолия отправят КГБисты в эту лечебницу в третий раз, откуда его переведут в спецбольницу Талгар возле Алма-Аты и за месяц до смерти больного раком выпишут домой в 1984 году.
— Саша! Как ты возмужал и повзрослел за эти годы. Ну, рассказывай, как это вам удалось в Финляндию пробраться, — встретил меня в своём кабинете Феликс Феликсович Малецкий, замглаврача больницы.
Малецкого я вспомнил сразу, он был моим лечащим врачом в 1973 г., когда я, погоняв военкома в Криворожском военкомате попал в больницу на «Игрень». В кабинете присутствовали два врача девятого отделения и человек в штатском, наблюдавший за всем происходившим и не проронивший ни одного слова.
«Что ответить Феликсу Феликсовичу на его вопрос?» — и я рассказал какая у меня стабильная критика в моей болезни, только вызвав смех у него. Я был очень озадачен, почему здесь никто всерьёз не воспринимает мои слова, а в других спецбольницах всем они нравилась и меня все хвалили.
— Саша, брось ты это. Ты что? Нам не доверяешь, что ли? — перебил меня Малецкий.
— Почему вы так думаете? Все так и было на самом деле.
— Я вижу, ты не откровенен с нами. Ну, ладно, побудешь пока в девятом, а потом переведем тебя в отделение получше, — пообещал Малецкий, закончив беседу.
Первые три дня проведенные здесь мне понравились. Тяжелобольные спали в другом конце двора и нам не мешали. Медперсонал на принудчиков смотрел как на здоровых людей и нас не тревожили.
Алкоголиков здесь лечили или мучили на совесть такими препаратами как медный купорос, антабус или апоморфин. Они принимали всё под наблюдением медсестры, стоя у двери туалета. Проглоченные лекарства они запивали рюмкой самой настоящей водки. Эту процедуру называли «рыгаловка» потому, что алкоголик сразу бежал в туалет и выворачивал там свой желудок наизнанку. По окончанию курса лечения у них должен был выработаться «рефлекс тошноты» при виде алкоголя. Верят ли врачи сами в силу этого лечения? Не знаю, только каждый вечер алкоголики «соображали на троих», а если не хватало денег на водку, то покупали самые дешевые одеколоны или лосьоны, заливая это всё в себя.
Каково же было моё удивление, когда медсестра вызвала вдруг меня на эту процедуру, приказав мне закатать рукав рубашки, чтобы сделать мне укол апоморфина после которого я должен был выпить водки и в туалете отрабатывать рвотный рефлекс. Я сильно возмутился, убеждая её, что это какое-то недоразумение и выяснив у врача, медсестра оставила меня в покое.
Каждое утро теперь я просыпался под гимн Соединенных Штатов и день начинался с крепкого чая и новостей, услышанных по «Голосу Америки». Маленький транзисторный приёмник передал мне Миша, приехав ко мне на свидание. Он вышел из больницы три месяца назад и теперь приезжал каждую субботу. Миша собирался уехать жить к родственникам в Онегу, чтобы быть как можно подальше от Украины. На свидании он сообщил мне очень печальную новость, рассказав о том, что наш друг, литовец Людас работая спасателем, утонул. Об этом написала нам в письме его бабушка, приложив фото с лежащим в гробу Людасом. Он очень хотел встретиться с нами в Литве и обещал подарить своё ружьё, которое нам понадобится, когда мы будем дрейфовать на льдине к берегам Норвегии в Северном Ледовитом океане и нужно будет отстреливать тюленей для пропитания.
Шли дни. Голый мужик по фамилии Сыроежка больше не ходил быстро по кругу во дворе и не пыхтел, обжигая пальцы скруткой. Он умер, подавившись во время завтрака кусочком сыра.
26 октября подошла ко мне медсестра и попросила собрать мои вещи сказав, что меня переводят на Гейковку, недалеко от Кривого Рога.
Микроавтобус, в котором уже находилось шесть человек, стоял у дверей отделения и ждал меня. Пятеро из них направлялись в криворожский интернат для психохроников. Это были очень тяжелые больные, беспомощные и никому ненужные люди. Шестой парень с пышной кудрявой прической был как и я, принудчик. Через три часа езды машина въехала на центральную улицу Кривого Рога. Я смотрел в окно и гадал в каком доме живут мои родители, получившие от города двухкомнатную квартиру с телефоном. Родители наивно верили, что это их наградили за долгий труд, но я знал, что это сделано с ведома КГБ, чтобы легче было прослушивать все разговоры по телефону. До этого родители жили в коммуналке, где был один общий телефон и много шума от соседей. Мои подозрения в дальнейшем оправдаются и КГБ будет знать всё, о чем говорят в их квартире.
Интернат для психохроников располагался за городом. Новое недавно построенное трёхэтажное здание одиноко стояло окруженное черными бескрайними полями. Серый пасмурный день добавлял ещё больше унылых красок в этот пейзаж. На маленьком заасфальтированном пяточке у входа в здание стояло на ступеньках с десяток калек. Они подпевали песенку, прихлопывали ладошками и улыбались толстячку, маленького роста танцору со смешным чубчиком на стриженной голове. Он был одет в чистую белую рубашку со старомодным галстуком, свисавшим до самого пупа и новенькие простенькие черного цвета брюки. Танцевал он живо и смешно.
Из машины вывели калек и медсестра пошла их сдавать в это убогое место, где они проживут до самой смерти. Я ощутил себя таким же калекой и понял, что если я не вырвусь из этой страшной страны, меня может ждать та же участь. Медсестра вернулась, машину окружили калеки, по-детски замахав руками нам на прощанье.
85
ГЕЙКОВКА
Начал моросить дождь. Машина въехала в село, на окраине которого находилась Гейковская областная психиатрическая больница. Я смотрел в окно, рассматривая строения больницы. Кругом стояли сделанные из самана и покрытые почерневшим шифером фермы, окруженные непроходимым размокшим чернозёмом. Одна из ферм была огорожена забором с копошащимися сотнями кур, другая была переделана под приёмный покой больницы, где сидела дежурный врач. Она задала пару привычных вопросов и отправила меня в первое отделение. Санитар протянул старое заношенное трико, пижаму и огромного размера стоптанные туфли довоенных времен. На «Игрени» больным разрешали носить свою одежду, здесь же пришлось с ней распрощаться и с транзисторным приемником тоже. Пробираясь среди ферм по скользкому чернозёму мы добрались до здания первого отделения, где всего несколько лет назад был колхозный свинарник.
Внутри помещения был кабинет врача, рядом — столовая с выбеленными стенами и висевшими на них агитационными плакатами. В самом отделении одни больные, как тени, бродили по длинному узкому мрачному коридору, другие лежали, свернувшись клубком как собаки и спали под стенкой на старом с чёрными дырками линолеумном полу. Через грязные, никогда не мытые стекла узких окон с решетками едва пробивался дневной свет. Панели были выкрашены тёмно-зеленой краской и во мраке казались черными.
Все палаты находились по одну сторону коридора. Вид их был тоже не лучше, только здесь были деревянные полы. В палатах было по двадцать кроватей. Я устал от дороги и находясь в шоке от всего увиденного лег на кровать, предназначенную для меня.
— Спать одетым поверх одеяла нельзя, залазь под одеяло и спи, — сразу предупредил санитар, крупный сельский розовощёкий парень.
Больные не обращали на меня никакого внимания и лежали в постелях одетые, прикрывшись одеялами.
Анна Николаевна Кравцова была назначена моим лечащим врачом. Она мне сразу не понравилась. Ей больше подходило быть сборщицей свеклы на колхозном поле, чем врачом. Как она получила диплом психиатра, может купила его? А может это была та самая наука, где не нужно иметь много ума и она освоила её, как сама считала, в совершенстве?
— Сначала мы тебе проведем курс общеоздоровительный, так у нас принято, — «обрадовала» она меня.
Я попытался упросить её не делать мне эти ненужные инъекции, не слушая меня, она продолжала:
— В спецбольнице ты был никому не нужен, поэтому там тебя и не лечили, а на «Игрени» знали, что тебя сюда переведут, поэтому не хотели начинать леченье.
— Алла Николаевна! Это всё не так, — понял я, что попал в лапы к безнадежной дуре и садистке.
— Ну, слушай! Нам, врачам, видней. Я пропишу тебе небольшую дозу лекарств! Знай! Заметим, что не пьёшь — на уколы посажу! — повелительно и строго ответила она.
Я вышел в коридор и не мог поверить в какую дыру я попал и как в ней продержаться ещё несколько месяцев. Я бродил пытаясь найти среди больных хоть какой-то «разум» с кем можно было бы поговорить и порасспрашивать о порядке и работниках этого отделения, но так никого и не нашел.
— Вставайте! Живо вставайте! — рано утром я проснулся от этих слов.