Никогда бы раньше я не мог представить, что в этой дыре придется быть вместе.
— Давай подойдём, поговорим с ним, — предложил я. — Он не знает, что он — наш старый знакомый. Ведь мы с тобой сами решили, что лучше попасть в психушку, отмучиться как Плющ и выйти на свободу побыстрее, только мы тогда не догадывались о существовании спецбольниц, но что теперь об этом говорить.
-Здравствуйте! — поздоровались мы, подойдя к Плющу. Он шел вместе с высоким молодым человеком, что-то обсуждая.
— Когда мы были на свободе, мы слушали западные радиостанции, где очень много о вас рассказывали и переживали за вас, и вот теперь сами здесь, — начал я разговор.
Плющ молча смотрел на нас не зная что сказать, лишь протянул долгое:
-Да-а-а…
— Ладно, я пойду пока с братом погуляю, — сказал я, понимая, что Плющ не может понять чего мы от него хотим. Может он нас принял за тяжело больных людей, потому что лицо у Миши застыло, он перетаптывался молча все эти минуты, да и мой вид, думаю, был не лучше.
Во дворе гуляло сразу три отделения, человек триста, было очень тесно.
— Может, пойти тебе на прием к врачу и рассказать всю правду как симулировал, — спросил я, видя как тяжело приходится брату. — Все равно, наверное, лекарств тебе больше не прибавят.
— Вряд ли из этого что-то получится. Врач меня даже с надзорной палаты выпускать не хочет. Ладно, попробую, — глядя на меня своими черными глазами согласился он, — только голова у меня сейчас ни черта не работает, даже не знаю, что говорить. Ты знаешь, — вдруг вспомнил брат, — тут в 9-ом отделении парень есть, он с тобой в Сербском был, кажется, Бого его фамилия. Да вот он!
Как раз в этот момент мимо нас проходил Иван Бого. Он сразу узнал меня и приветливо улыбнулся. Иван рассказал, что в больнице он уже шестой месяц и получает много лекарств.
— Девятое выходи! — прозвучала команда. Больные выходили через калитку и строились, с ними ушёл Иван. Санитары расталкивали всех по парам и считали. Колонна стояла и в разнобой переваливалась с ноги на ногу, непроизвольно маршируя.
— Десятое на выход!
— Нас зовут, Шурик, я пойду, — печально сказал Миша.
— Одиннадцатое выходи! — звали санитары.
Семеныч стоял у калитки и ждал нас.
Я был рад, что увидел брата, но радость омрачалось Мишиным состоянием здоровья и тем количеством таблеток, которое он вынужден был принимать.
46
ПЕРЕХОДЧИКИ ГРАНИЦЫ
Я работал в посудомойке и ждал снова удобного момента увидеть брата. Больше не было задержек с обедом и мы выходили на прогулку со своим отделением. Три раза в день я уходил на кухню с больными забирать там кастрюли и бочки с едой. Заключенные-повара в белых куртках лихо рубили там свиные головы, закидывая их в гигантские котлы. Как только мы заносили кастрюли с едой в отделение, санитары, словно стая голодных шакалов, окружала их. Они, толкая друг друга, спешили схватить половник и накладывали себе полные миски из кастрюль с надписью «Диета». От куска сливочного масла они отрезали толстый слой и мазали себе на хлеб или бросали себе в кашу. Оставшееся масло медсестра ставила в миске на электрическую плитку и, уже растаявшее, по столовой ложке разливала в тарелки с супом для больных. Свои полные миски санитары ставили на подоконники и принимались канючить возле шкафа раздачи личных продуктов.
— Подогрей, землячок, нет ни этой, вон той баночкой, землячок, поделись пряниками…
— Сейчас, сейчас, — покорно выполняли просьбу санитара больные.
— Что ж ты ему дал, а мне?! — просит следующий, — я ж тебя покурить выпускал, помнишь?
— Сейчас, сейчас, — отвечал больной. И это продолжалось до тех пор, пока шкаф на замок снова не закрывали. Отказать санитару не мог посметь никто, даже больной на всю голову, даже у него срабатывал инстинкт самосохранения. Врачи и медсестры всё это видели каждый день, три раза в день, и им не было до этого никакого дела.
Я мыл посуду и долго не знал, что со мной рядом работает такой же переходчик границы как я, Витя Рабинович. Ему на вид было лет двадцать пять. Говорил он мало, невнятно и шепеляво. Он был слегка сутул, вид у него были явно больного человека. И единственным, что бросалось в глаза в его лице, — были очень густые черные брови, ещё гуще и больше, чем брови у Леонида Брежнева.
— Витя, а чего тебя из Харькова понесло за границу? — решил спросить его я.
— У меня в голове стоят сильные голоса, и они мне мешают думать, — просюсюкал он.
— Так при чем здесь голоса и граница?
— Потому что частоты наших советских радиостанций действуют на меня, и у меня от них голоса. Поэтому, чтоб избавиться от этой электроники, мне нужно было переехать в другую страну, докуда советская электроника не доходит, — объяснял он мне, складывая миски.
— Я купил билет до приграничной станции в Армении. Там пришел к пограничникам, рассказал им всё и попросил их провести меня в Турцию. Пограничники пока меня чаем поили, вызвали КГБ и те меня сюда отправили.
— А сейчас к тебе электроника подсоединена?