Читать книгу «О старости. О дружбе. Об обязанностях» онлайн.
3 марта 49 г. Цицерон писал Аттику: «Ведь опасность — в гневе обоих противников; победа же настолько неопределенна, что худшее дело [победа Цезаря] кажется мне подготовленным… Размышления о долге меня терзают и терзали до сего времени. Более осторожно, конечно, остаться [в Италии]; более честным считают переправиться [в Эпир, к Помпею]» (Att., VIII, 15, 2; п. 347).
Особую опасность Цицерон видит в возможной победе Цезаря: «Что происходит? Об императоре римского народа говорим мы или о Ганнибале? О, безумный и жалкий человек, никогда не видевший даже и тени прекрасного! И все это он, по его словам, делает ради сохранения достоинства! Но где же достоинство, если не там, где нравственная красота? В нравственном отношении прекрасно, следовательно, иметь войско без официального решения, занимать города, дабы облегчить себе доступ в отечество, задумать отмену долгов, возвратить изгнанников, совершить сотни других преступлений, “чтоб высшую богиню — власть иметь”..?» (Att., VII, 11, 1; п. 303). Цицерон сравнивает Цезаря с прославившимся своей жестокостью агригентским тиранном Фаларидом (Att., VII., 12, 2; п. 304).
Не менее жестоким считает он и Помпея: «Что за угрозы муниципиям, поименно честным мужам, наконец, всем, кто останется в Италии! Как часто пресловутое: “Сулла смог, а я не смогу?”… Душа Помпея уже давно сулльствует и проскрипствует» (Att., IX, 10, 2; 6; п. 364). «Помпей — одни только проскрипции, одни только суллы» (Att., IX, 11, 3; п. 366). Но Цицерон все-таки отдает предпочтение Помпею: «За царскую власть происходит борьба; в ней обращен в бегство более умеренный царь, более честный и более бескорыстный» (Att., X, 7, 1; п. 385).
О подавленном настроении Цицерона можно судить по следующим двум его письмам к Аттику от мая 49 г.: «О, несчастная жизнь! Бояться так долго — зло большее, чем то, чего боишься» (Att., X, 14, 1; п. 396). «Видел ли ты более несчастного человека? Не говорю большего, дабы не терзать также и тебя, сам мучусь из-за того, что пришло время, когда я уже ничего не могу сделать ни храбро, ни благоразумно» (Att., X, 18, 3; п. 400).
Несмотря на весь свой страх перед возможной победой Помпея, Цицерон все же признал ее меньшим злом, чем возможная победа Цезаря, и, нарушив прямой запрет Цезаря (Att., X, 8; п. 388), в июне 49 г. отплыл из Кампании, ускользнув от надзора цезарианцев, призывавших, его оставаться нейтральным (Att., X, 8a, 10; п. 388; 10, 2; п. 391; 12, 1; п. 393), и прибыл в Эпир, где стояли войска Помпея. При этом решении, должно было иметь значение и то обстоятельство, что Цицерон, выходец из всаднического сословия, как консуляр и сенатор, считал своим долгом быть на стороне сената, «нашего сословия» (Fam., XV, 2, 4; п. 220; «Об обязанностях», II, 63), в его столкновении с Цезарем.
По свидетельству Плутарха («Цицерон», XXXVIII), в Эпире Помпей не прибегал к услугам Цицерона ни в одном важном деле, а тот не скрывал своего сожаления о переходе на его сторону, за его спиной порицая его планы и позволяя себе остроты на его счет (Макробий, «Сатурналии», 2, 3, 1). В мае 48 г. зять Цицерона, цезарианец Публий Корнелий Долабелла, писал ему из лагеря Цезаря под Диррахием и советовал ему, ввиду безнадежности дела Помпея, либо перейти на сторону Цезаря, либо удалиться в Афины или в какой-нибудь другой город, которого не коснулась гражданская война (Fam., IX, 9; п. 405).
После сражения под Диррахием, в котором Помпей нанес поражение Цезарю, 9 августа 48 г. под Фарсалом, в Фессалии, произошло сражение, окончившееся разгромом сил Помпея. Помпей бежал в Египет, где был предательски убит 29 сентября.
Цицерон, по нездоровью не принимавший участия в военных действиях под Диррахием, не участвовал и в походе Помпея в Фессалию. Когда в Эпире узнали о поражении Помпея и о его бегстве, Цицерон отказался принять командование войсками, на что он имел право как консуляр. Он даже пожелал покинуть ряды воюющих, за что сын Помпея едва не обнажил против него меча. Марк Порций Катон отпустил Цицерона в Италию, где он, хотя и был консуляром и проконсулом, жил в Брундисии как политический изгнанник, ожидая возвращения Цезаря, который один мог решить его судьбу.
Дошедшие до нас письма Цицерона из Брундисия говорят о его подавленном настроении и тревоге за общее положение, за себя и свою семью. Так, 27 ноября 48 г. он писал Аттику: «В том, что я отошел от войны, я никогда не раскаивался: жестокость была в них [помпеянцах] столь сильна, союз с варварскими племенами столь силен, что проскрипцию составляли не поименно, а по родам и было решено объявить после победы имущество, принадлежащее всем вам, добычей Помпея» (Att., XI, 6, 2; п. 412).
При возвращении Цезаря в Италию по окончании александрийской войны Цицерон выехал навстречу победителю, прибывшему в Тарент в сентябре 47 г. Цезарь обошелся с Цицероном милостиво и разрешил ему возвратиться в Рим (Плутарх, «Цицерон», XXXIX), куда он прибыл в октябре 47 г. В Риме он оказался отстраненным от государственных дел, так как Цезарь вершил всем единолично. Там Цицерон «помирился со своими старыми друзьями, то есть с книгами» (Fam., IX, 1, 2; п. 454, Варрону). Это были годы вынужденного досуга (otium), отсутствия возможности заниматься государственной деятельностью и выступать в суде. Тогда же он написал ряд сочинений по риторике и философии.
Прощенный Цезарем Цицерон мог еще и еще раз оценить свой выбор во время гражданской войны. «В своем поступке я раскаялся — не столько ввиду того, что опасность угрожала лично мне, сколько из-за многочисленных пороков, с которыми я столкнулся там, куда пришел: во-первых, не было ни достаточных, ни боеспособных военных сил; во-вторых, если не говорить о полководце и о немногих других, остальные во время военных действий проявили алчность, а в высказываниях своих были так жестоки, что я приходил в ужас от мысли, что они могут победить» (Fam., VII, 3, 2; п. 462, Марку Марию). «Знаю, ты всегда был со мной в горести, когда мы видели и огромное зло от гибели войска одного из противников, и вершину всех зол — победу в гражданской войне, а я, право, даже боялся победы тех, к кому мы пришли» (Fam., IX, 6, 3; п. 468, Варрону)[939]. В сентябре 46 г. Цицерон пишет Авлу Цецине, находящемуся в изгнании в Сицилии: «Вначале я предостерегал Помпея от союза с Цезарем, впоследствии — от разрыва с ним. Я видел, что союз ослаблял силы сената, а разрыв вел к гражданской войне» (Fam., VI, 6, 4; п. 491). Помпеянцу Авлу Манлию Торквату, жившему в изгнании в Афинах, он писал в январе 45 г.: «Хотя расстройство всех дел таково, что каждый глубоко сожалеет о своей участи и предпочел бы быть где угодно, но только не там, где находится, все же для меня несомненно, что для честного человека величайшее несчастье — пребывание в Риме… Не думаю, что мы тогда оставили отечество, надеясь на награды за будущую победу. Нам казалось, что мы исполняем, так сказать, законный и священный долг» (Fam., VI, 1, 1; 3; п. 542). Он вскоре пишет ему же: «Нет человека, который не подумал бы о том, как сильно надо бояться гнева вооруженного победителя» (Fam., VI, 4, 1; п. 544).
Положение Цицерона осложнялось тем, что ему приходилось оправдываться перед бывшими единомышленниками: «Ведь существуют люди, которые, хотя моя гибель и не принесла бы пользы государству, считают преступлением то, что я жив; которым — я твердо знаю — кажется, что погибло недостаточно много людей…» (Fam., VII, 3, 6; п. 462, Марку Марию).
Цицерон старается убедить себя в преимуществах своего отхода от государственных дел: «Кто не даст мне возможности, когда отечество либо не может, либо не хочет пользоваться моими услугами, вернуться к той жизни, которую многие ученые люди, быть может, и неправильно, считали все же заслуживающей предпочтения даже перед государственной деятельностью? Почему бы мне не предаться, с согласия государства, занятиям, которые, по мнению великих людей, могут освобождать нас от общественных обязанностей?» (Fam., IX, 6, 5; п. 468). Цицерон писал это Марку Теренцию Варрону, который, занимаясь наукой больше, чем он сам, все-таки, как последовательный сторонник сената в 46 г. уехал в Испанию и присоединился к сыновьям Помпея.
Прощенный и, казалось бы, обласканный Цезарем Цицерон был вынужден общаться с цезарианцами — «бывать на обедах у тех, кто над нами властвует,… быть рабом обстоятельств» (Fam., IX, 7, 1; п. 461, ему же). Он поддерживает добрые отношения с цезарианцами Гирцием, Кассием и Долабеллой (Fam., VII, 33, 1; п. 471; IX, 18, 1; п. 472). Он старается снискать доверие человека, называть которого по имени он избегает, — «того, в чьих руках власть» (Fam., IX, 16, 3; п. 470), «того, кто могущественнее всех» (Fam., IV, 13, 2; п. 478), т. е. диктатора Цезаря. Он ходатайствует перед ним о прощении или хотя бы об облегчении участи помпеянцев, находящихся в изгнании: Публия Нигидия Фигула, Квинта Лигария, Марка Клавдия Марцелла, Авла Цецины и др.
В сентябре 46 г. Цицерон пишет Лигарию: «Знай, весь труд, все усилия, заботы и рвение я трачу ради твоего восстановления в правах… По просьбе твоих братьев, я пришел рано утром к Цезарю и испытал всю оскорбительность и горечь доступа к нему и встречи с ним… Когда твои братья и близкие лежали у его ног, а я излагал все то, чего требовало твое дело, …то не только из слов Цезаря, вполне благожелательных, но и по выражению его лица …я сделал вывод, что в твоем восстановлении в правах не может быть сомнений» (Fam., IV, 9, 2; п. 490).
Консулу 51 г. Марку Марцеллу, жившему в изгнании в Митиленах, Цицерон советовал не считать себя в безопасности и, с согласия диктатора, возвратиться в Италию, так как «мечу дозволено все» (Fam., IV, 9, 4, п. 488). Марцелл не ходатайствовал перед Цезарем о помиловании, за него хлопотали его родные.
В 46—45 гг. Цицерон шлет Авлу Цецине обнадеживающие письма с советами о том, как ему добиться прощения у Цезаря (Fam., VI, 6, 8; п. 491; 8; 1 сл.; п. 527; 7, 1 сл.; п. 532; 5, 2 сл; п. 537).
Особенно примечательны письма Цицерона к далекому от политики эпикурейцу Луцию Папирию Пету, полные горечи и иронии и в то же время сдобренные остротами; но это — смех сквозь слезы. Так, в июле 46 г., сообщив Пету о том, как к нему относятся Цезарь и близкие к нему люди, он пишет: «Все ненадежно, так как отошли от законности и ни за что нельзя поручиться. Неизвестно, каково будет все то, что зависит от доброй воли, не скажу — прихоти другого человека». Он тут же переходит к описанию званых обедов и вдается в гастрономические подробности (Fam., IX, 16, 3; п. 470). Письмо от августа 46 г. начинается с рассуждений о пирушках и яствах; далее Цицерон пишет: «Утром меня приветствуют многие честные мужи, правда, опечаленные, и нынешние ликующие победители; последние относятся ко мне весьма предупредительно, ласково и любезно. Как только приветствия схлынут, зарываюсь в литературные занятия… Отечество я уже оплакал сильнее и оплакивал дольше, чем любая мать — единственного сына» (Fam., IX, 20, 3; п. 473). «Мы уже четыре года живы по милости, если это милость или жизнь — пережить государство[940] …Произойдет все то, чего пожелают те, кто будет в силе, а сильным всегда будет оружие… Даже сам глава [Цезарь] не знает, что будет; ведь мы в рабстве у него, он — у обстоятельств» (Fam., IX, 17, 1; 3; п. 477). В письмах от октября 46 г. Цицерон пишет Пету о народном юморе, о старших и младших патрицианских родах и о разных событиях в этой среде (Fam., IX, 15; 21; п. 494 и 496).
В ноябре 46 г. он описывает пирушку у их общего знакомого Луция Волумния Евтрапела: «Я лег на ложе в девятом часу и вот царапаю на записных дощечках черновик этого письма к тебе. Ты спросишь, где? У Волумния Евтрапела, и выше меня на ложе Аттик, ниже Веррий. Ты удивишься тому, что наша кучка рабов так развеселилась? Что же делать мне? Живи — скажешь ты — литературными занятиями. Уж не думаешь ли ты, что я делаю что-либо иное?.. Ниже Евтрапела легла Киферида. Так на этой пирушке, скажешь ты, был Цицерон, тот, “на кого смотрели греки и чей взгляд они ловили!” Я не думал, клянусь Геркулесом, что она будет. Но даже сократик Аристипп не покраснел, когда ему сказали, что он обладает Лаидой. “Обладаю я ею, не Лаида мною”. По-гречески это звучит лучше… Пир доставляет мне удовольствие: на нем я говорю то, что падает на почву, как говорится, и превращаю вздохи в громкий смех» (Fam., IX, 26, 1 сл.; п. 500). В июле 45 г. Цицерон в письме к Пету обсуждает двусмысленные выражения и непристойно звучащие сочетания вполне пристойных слов; оно содержит и цитаты из литературы (Fam., IX, 22; п. 638).
Как известно, после победы, которую Цезарь в апреле 46 г. одержал под Тапсом над помпеянцами, находившимися в Африке, Марк Порций Катон покончил с собой в Утике, чтобы не сдаваться Цезарю. Несмотря на свою полную зависимость от последнего, Цицерон в 45 г. выпустил в свет памфлет под названием «Катон», в котором он прославлял этого непримиримого деятеля. Марк Брут и Марк Фадий Галл выпустили в свет памфлеты такого же содержания. Цезарь и Авл Гирций ответили на них памфлетами под названием «Антикатон», в которых они возражали Цицерону и другим (Att., XII, 4, 2; п. 467; 41, 4; п. 593; 44, 1; п. 595; XIII, 27, 2; п. 608; 46, 2; п. 667; 50, 1; п. 671; 51, 1; п. 673; «Оратор», 35; Светоний, «Божественный Юлий», 56).
С полемикой о Катоне, возможно, связано письмо Цицерона к Фадию Галлу: «Мне кажется, ты опасаешься, как бы нам не пришлось посмеяться сардоническим смехом. Но послушай — от записной дощечки руку прочь! Учитель [Цезарь] прибудет скорее, чем мы думали. Как бы он не отправил катонианцев в катоний [подземное царство]!» (Fam., VII, 25, 1; п. 672).
В сентябре 46 г., в связи с тем, что Цезарь в собрании сената согласился помиловать Марка Марцелла и разрешил ему возвратиться из изгнания, Цицерон произнес в сенате речь с прославлением милосердия Цезаря[941] (речь по поводу возвращения Марка Марцелла; Fam., IV, 4, 3; п. 492). Это было первое выступление Цицерона в сенате во времена диктатуры Цезаря.
В сентябре 46 г. Цицерон произнес в доме у Цезаря речь в защиту изгнанника Квинта Лигария, о котором уже говорилось выше. Во время этого своеобразного суда Цезарь был и судьей, и стороной. Цезарь простил Лигария, но тот впоследствии оказался в рядах заговорщиков. Речь Цицерона в защиту Лигария была выпущена в свет в списках и принята благожелательно (Att., XIII, 9, 2; п. 618; Плутарх, «Цицерон», XXXIX). Эта речь Цицерона дошла до нас.
В ноябре 45 г. Цицерон защищал перед Цезарем бывшего сторонника Помпея, тетрарха Галатии, царя Дейотара; его родственники обвинили его в заговоре на жизнь Цезаря, будто бы составленном им в 47 г., когда Цезарь проезжал через Галатию и воспользовался гостеприимством Дейотара. Речь Цицерона дошла до нас. Исход дела Дейотара неизвестен.
В феврале 45 г. умерла Туллия, единственная и любимая дочь Цицерона[942]. Это было для него тяжким ударом. Он писал Аттику 8 марта: «Ты хочешь, чтобы я оправился от этого горя… Все написанное об облегчении скорби я прочитал, находясь у тебя в доме. Но скорбь сильнее всякого утешения. Более того, я даже сделал то, чего до меня, конечно, не делал никто: стараюсь найти утешение в работе над литературным произведением; я тебе пришлю эту книгу» (Att., XII, 14, 3; п. 651). Это сочинение Цицерона (Consolatio) до нас не дошло. Цицерон пожелал построить храм в память умершей дочери («апофеоз»), но его намерение осталось неосуществленным. Сервий Сульпиций Руф прислал Цицерону представляющее для нас большой интерес письмо, в котором он пытался утешить его в горе (Fam., IV, 5; п. 560).
Благоволение Цезаря к Цицерону (искреннее или показное) выразилось также и в том, что 19 декабря 45 г. Цезарь, в сопровождении большого числа близких ему людей и многочисленной охраны, посетил его в усадьбе в Кумах. «В беседе не говорилось ни о чем важном, много о литературе» (Att, XIII, 52; п. 682).
В этой обстановке, сознавая свое бессилие изменить что бы то ни было, подвергаясь унижениям, испытывая на себе мнимую благожелательность Цезаря и его окружения, Цицерон, удалившись «в гавань философии» (Fam., VII, 30, 2; п. 696), написал ряд произведений по риторике и философии: в 46 г. — «Парадоксы стоиков», «Подразделения речей», диалог «Брут» и трактат «Оратор»; в 45 г. — «Утешение», «О пределах добра и зла», «Учение академиков», «Тускуланские беседы», «О природе богов»; в 44 г. — «О предвидении», «О роке», «О старости» и, уже после убийства Цезаря, «О славе», «О дружбе», «Топики» и «Об обязанностях» (его последнее произведение).
Цицерон не присутствовал 15 марта 44 г. в Помпеевой курии, когда там перед началом заседания сената был убит Цезарь, и о заговоре против диктатора не знал (Fam., X, 28, 1; п. 819; XII, 3, 1; п. 792; 4, 1; п. 818). Впрочем, он и ранее не скрывал своего желания, чтобы Цезарь умер смертью тираннов (Att., XII, 45, 3; п. 600; XIII, 40, 1; п. 664). По свидетельству историка Кассия Диона (44, 20, 4; 22, 4), убийцы Цезаря вышли из курии на форум с именем Цицерона на устах (см. II филиппику, 25; 28; 30; 34).
До нас дошла записка Цицерона, предположительно датируемая 15 марта 44 г. и, возможно, относящаяся к убийству Цезаря: «Поздравляю тебя, радуюсь за себя,… хочу знать, что́ ты делаешь и что происходит» (Fam., VI, 15; п. 701, Луцию Минуцию Басилу).
После убийства Цезаря вся затаенная ненависть Цицерона к диктатору проявилась с особенной силой: в своих письмах, речах и философских произведениях он часто называет Цезаря царем или тиранном (см., например, Att., XIII, 37, 2; п. 661; XIV, 6, 1 сл.; п. 709; 14, 4; п. 720; Fam., VI, 19, 2; п. 652; XI, 5, 3; п. 810; 8, 1; п. 816; 27, 8; п. 784; XII, 1, 1 сл.; п. 754; ad Brut I, 4, 5; п. 865; II, 5, 1; п. 841; «Об обязанностях», I, 112; II, 23; III, 83 сл.).
[939] Ср. Г. Юлий Цезарь. Записки о гражданской войне, III, 82 сл.; Плутарх, «Помпей», LXVII.
[940] Выражение «пережить государство» перекликается с выражением «amittere rem publicam» — «утратить государство, лишиться государственного строя», частым у Цицерона, когда речь идет об опасной политической ситуации. Ср. Att, I, 18, 6; п. 24; IV, 18, 2; п. 152; IX, 5, 2; п. 354; Q. fr., I, 2, 15; п. 53; Fam., VI, 2, 2; п. 580; XI, 27, 8; п. 784; речь к народу по возвращении из изгнания, 6; «Об обязанностях», II, 29; II филиппика, 51; См. Chr. Meier. Res publica amissa. Wiesbaden, 1966, S. 1 ff.; 267 ff.
[941] См. С. Л. Утченко. Указ. соч., стр. 279 сл.
[942] См. M. Gelzer. Op. cit., S. 290 ff.