— Вы хитрец.
— Я осторожен, товарищ Боев, всего лишь осторожен.
Он озирается и вполголоса спрашивает:
— Вы уверены, что здесь нет микрофонов?
— Кто же может быть в этом уверен? Что касается меня, то я скорее уверен в обратном, поскольку мы находимся не в Кентукки.
— Вот видите! А вы говорите о фактах и именах.
— Да ладно вам. Мы ведь с вами люди немолодые.
— Это не значит, что нам пора умирать. Притом — скоропостижно. И к тому же насильственной смертью.
— Неужели до того дошло?
— Говорю вам еще раз: оглянитесь вокруг. Прибавьте ко вполне очевидным убийствам подозрительные автомобильные катастрофы и смертельные случаи при невыясненных обстоятельствах, и станет ясно: этот вопрос вне дискуссий.
— Не возражаю.
— Насколько я понял, вы сейчас пребываете в Вене.
— Временно.
— У вас не было случая посетить тамошние кладбища?
— Пока что нет. Но когда-нибудь, очевидно, придется их посетить — венские ли, здешние ли.
— Здешние ужасны.
— Это у вас такая мечта — быть похороненным на одном из венских кладбищ?
— Все-таки лучше покоиться где-нибудь, где почище.
— Вы напомнили мне одного моего знакомого, немца. Мы были в Швейцарии, и он сказал, что умереть в Берне не так уж плохо.
— Я не бывал в Берне, но допускаю, что ваш знакомый был прав.
— Не понимаю, почему вас так привлекает эта кладбищенская тема. Вы еще в расцвете сил. Могли бы устроиться консультантом в какую-нибудь солидную фирму.
— Меня приглашали. Я даже начал работать. Но не смог приспособиться к новому стилю. Я человек из другого времени. Я им объясняю, каковы ограничения, предусмотренные законами, а они мне говорят: мы тебя наняли не для того, чтобы ты соблюдал законы, а для того, чтобы ты их обходил.
— Да, этим господам трудно угодить, — соглашаюсь. — Особенно сейчас, когда разграбление вступило в кризисный период, поскольку все уже разграблено.
— Не совсем. После того как ограбили государство, они принялись за частных лиц. Получить разрешение на строительство, открыть магазин, купить товар, продать товар, заработать больше, потратить меньше, получить лицензию, пройти таможенный контроль — всюду одно правило, которое гласит: давай деньги!
— Вы совершенно правы: настоящее принадлежит рэкету.
— И будущее! — добавляет он.
— Вы уверены, что эти бройлерные цыплята полезны?
— Едва ли.
«Так же, как и наш разговор», — хочется мне добавить, но молчу. В демократической стране каждый имеет право молчать в ответ на неудобный вопрос.
Пытаюсь разогнать скуку от бездействия, набрасывая заметки о пережитом. Не уверен, что они ему пригодятся — я имею в виду моего знакомого писателя, который решил меня обессмертить, пусть и под чужим именем. Я знаю, в моих записках нет событий, достойных бессмертия, да и вряд ли сегодня кто-нибудь согласится издавать подобные книги. Сейчас время предателей — они издают свои мемуары, объясняя, что пусть и служили в органах, но в душе протестовали. И, наверное, поэтому у меня чешутся руки настучать на машинке некоторое количество страниц, пусть и единственным их читателем будет тот писатель. Пусть он знает, что Боев все там же, на своем месте под солнцем.