Агеластос все же в больницу попал, но это не могло быть достойным наказанием, не так уж серьезно пострадал пес Ифанидиса.
А над Солом Козицки начали посмеиваться, перешептываться, глядя на его неровно пришитое ухо. Возможно, это только ему казалось, в чем пытался убедить босса Сэм Леви, правая рука Сола. Беспринципная, хитрая, пронырливая и очень толковая правая рука.
Разумеется, бездумно доверять помощнику Сол даже и не собирался, верить вообще никому нельзя. Но пока Леви доказывал, что пользы от него больше, чем косяков, отрубать эту руку Ага не собирался.
Но и считаться с его мнением в этой ситуации – тоже.
Ничего ему не кажется, над ним реально глумятся! И вариант тут один – Агеластос должен сдохнуть. Тогда все заткнутся, поймут, что то же самое может произойти и с ними.
Конечно же, этот слабак Леви отговаривал босса от необдуманных, с его трусливой точки зрения, поступков. Видите ли, если Ифанидис узнает, кто убил его пса, он разозлится. А злить Каймана – себе дороже.
Поэтому расправиться с Агеластосом Сол решил сам, лично.
И у него ведь получилось, он четко видел на экране, что дрон с взрывчаткой спикировал прямо на однорукого урода! Сол лично направил смерть на голову Агеластоса, потому что оператор дрона тоже испугался мести Каймана.
Но этот чертов пес, похоже, заговоренный! Он умудрился выжить.
– Но есть и хорошая новость, – невозмутимо произнес Леви, никак не отреагировав на перфоманс со стаканом.
– Он все равно сдохнет? – оживился Сол. – Травмы слишком тяжелые?
– Пока не знаю.
– Ну и что тогда может быть хорошего? Агеластос жив, Ифанидис в бешенстве, будет землю носом рыть в поисках того, кто посмел сделать бо-бо его щеночку.
– И сделал это на территории Ифанидиса, – уточнил Леви, по-прежнему сохраняя непроницаемое выражение лица. – Что для Каймана еще более оскорбительно. И теперь…
– Да плевать мне, что теперь! – взвизгнул Козицки. Он надеялся рявкнуть, но с рявком у него отношения не складывались, на выходе всегда получался визг. – Агеластос жив, а так быть не должно!
– А вот об этом упущении как раз и хорошая новость. Агеластоса доставили в больницу, где среди персонала есть наш человек.
– Пусть добьет! – возбудился Козицки. – Хотя нет, пусть узнает, куда конкретно положили пса, и есть ли там охрана. Остальное я сам.
Глава 1
Вязкая тьма колыхалась вокруг, не позволяя шевельнуться. Она обволакивала, просачивалась в сердце, в душу, в память, слой за слоем поглощая мысли, события, надежды, радости, гнев – все, чем он жил последние дни, недели, месяцы. Годы…
Алекс пытался остановить это, он не хотел забывать, у него только что появился смысл жизни, у него теперь есть семья – Лана-Олененок, дочь Алина, скоро родится внук или внучка, Алинке грозит опасность, он должен спасти, он…
Тьма утробно чавкнула в очередной раз, не позволяя дергающейся жертве освободиться от ее власти. Родные лица начали таять, и остановить этот процесс Алекс не мог…
И тогда он закричал. От ярости, от бессилия, от страха. Страха потерять их. Потерять себя. Тьма ухмыльнулась и накрыла Алекса с головой, не позволяя не то, что кричать – дышать.
Последним, что он услышал, был голос Ифанидиса:
– Он застонал! Он жив!
И все. Осталась только она. Тьма. Ни звука, ни движения, ничего.
Сколько продолжалось это ничего, Алекс не знал. Просто однажды окружавшая его тьма недовольно заколыхалась и начала растекаться, как медуза под солнцем. Черная такая, ядовитая медуза, оставляющая после себя ожог. Иногда смертельный.
Или вот такой – выжженый участок души, прикасаться к которому было очень больно. А если больно – зачем лезть? Незачем.
И Алекс не полез. Что он, дурак, что ли? Да, он молодой, но уже достаточно опытный, много чего пережил. Вон, дочку босса от собак спас, загрызли бы малую. И босс его за это выделил, повысил, теперь главное – закрепиться, а там, глядишь, и личным охранником Ифанидиса станет.
Мысли лениво ворочались, в голове шумело. Сквозь этот шум все громче звучали голоса, один – очень знакомый. Босс? А что он делает в комнате Алекса? Что-то случилось?!
Алекс попытался вскочить, но тело почему-то вместо послушного подчинения выстрелило дикой болью, он даже вскрикнул. На плечо легла ладонь, голос Ифанидиса участливо произнес: