Ленин, который, разумеется, не читал эти строки Маркса, тем не менее, мыслил с ним в унисон и выражался почти теми же словами и образами.
«Учет и контроль – вот главное, что требуется для «налажения», для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок… Все, общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы»[160].
На практике оказалось, что функции контроля и учета за мерой труда и потребления действительно просты, но количественно они неподъемны для людей.
В. М. Глушков подсчитал, что только для того, чтобы обеспечить тот уровень управляемости промышленностью, который был достигнут в СССР в 30-х годах, к середине 70-х все население СССР должно было бы быть занято исключительно экономическими расчетами.
Эта проблема легко решалась с помощью электронно-вычислительных машин, которые к тому времени уже могли справиться и с гораздо большим объемом счетной работы.
Но идея того, что ЭВМ можно использовать для экономических расчетов, что они могут выполнить ту роль, которую в условиях капитализма выполняет оборотный капитал – соединить в единое целое «автоматические фабрики» – оказалась далеко не очевидной. Почему она была неочевидной для буржуазных экономистов – ясно. Для них рыночная форма связи между производителями представлялась не только естественной, но и единственно возможной.
Но почему этого не видели и не хотели видеть советские политэкономы – это вопрос, требующий очень тщательного исследования.
Советские экономисты в большинстве своем оказались в стане противников идеи академика В. М. Глушкова о создании Общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой.
Суть идеи состояла в том, что использовать предлагалось не просто отдельные машины, а сразу создать целостную систему на основе единой общегосударственной сети вычислительных центров (ЕГСВЦ), которая обеспечивала бы автоматизированный сбор и обработку экономической информации. Глушков с самого начала задумывал систему как альтернативу товарно-денежным отношениям и, по его словам, в проекте даже был раздел, предусматривающий переход на безденежную систему расчетов населения. Конечно, к этим задумкам можно было предъявить массу претензий политэкономического характера, но политэкономы просто постарались не заметить, где проходит главная линия борьбы и вместо того, чтобы помочь кибернетикам, которые на ощупь вышли на главный вопрос политэкономии социализма – вопрос путей преодоления товарного способа производства, они втянулись в, как потом оказалось, не очень продуктивную дискуссию по поводу применения математических методов в экономике. Притом, обе стороны этой дискуссии на поверку оказались рыночниками[161], и когда дошло до дела, то есть до принятия решения о том, в каком направлении двигаться стране – в направлении преодоления товарного производства или в направлении расширения сферы действия законов товарного хозяйства, обе «партии» экономистов фактически (кто активно, а кто пассивно) поддержали очевидную авантюру, которую связывают с именем Е. Г. Либермана[162].
Сам В. М. Глушков был полностью уверен в том, что отклонение проекта внедрения общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой было связано в первую очередь с тем, что некоторые экономисты «сбили Косыгина с толку тем, что экономическая реформа, которую они предлагали, ничего не будет стоить, т. е. будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатан Указ и Постановление Совета Министров, а даст в результате больше»[163].
Эта история вообще является очень темной и еще ждет своего исследователя. Ведь Е. Г. Либерман с точки зрения тогдашней экономической науки был никто и появился он ниоткуда. Причем, он был никто не только с точки зрения тогдашней экономической «табели о рангах», но и с точки зрения того, что в политэкономии он, судя по всему, не очень разбирался. Образование у него было юридическое. Потом плотно занимался вопросами учета и организации труда на машиностроительных предприятиях, но с политэкономией, судя по его биографии и списку трудов, сталкивался очень нечасто. Все его заслуги перед экономической наукой ограничивались десятком работ, почти половина из которых – статьи в «Правде» и «Коммунисте». И вдруг ни с того, ни с сего – статья в «Правде», которая развернула всю советскую политэкономию на 180 градусов.
Чудеса!
Эти чудеса можно, конечно, очень легко объяснить тем, что статья была напечатана именно в «Правде», и доля правды в таком объяснении будет. Разумеется, что и в советские времена среди ученых было немало таких, которые умели «держать нос по ветру» и быстренько менять свои научные взгляды в соответствии с последними газетными публикациями. Но это только доля правды, притом, думаю, не большая доля. Позволю себе высказать гипотезу совершенно иного рода. Успех статьи Либермана, на мой взгляд, был обусловлен как раз его политэкономической беззаботностью. Он мог себе позволить игнорировать основания экономической науки, поскольку он их просто не понимал. Он уверенно нес чушь, которая не «лезла» ни в какие научные «ворота». Серьезные экономисты просто боялись это говорить, опасаясь, что их высмеют или обвинят в ревизии марксизма. Либерман же был «экономистом от сохи», с него и взятки гладки. То, что он писал, противоречило науке, но очень хорошо выражало точку зрения тех «хозяйственников», о которых Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР» писал, что закон стоимости «воспитывает наших хозяйственников в духе рационального ведения производства и дисциплинирует их», и главным недостатком которых он считал отсутствие надлежащего марксистского образования. К этому времени их количество в руководстве самых разных уровней уже составило «критическую массу», и нужен был детонатор, который мог вызвать «цепную реакцию». Таким детонатором и послужила статья Либермана.
«Взрыв» длился достаточно долго – чуть больше двадцати лет, но от этого его последствия оказались не менее катастрофическими. Советская экономика в результате перехода на «экономические методы управления» оказалась разрушенной «до основания».
Но остается вопрос – могла ли ее спасти автоматизированная система управления экономикой. Может ли она быть действительной альтернативой «рыночноцентризму»?
На этот счет существуют не только теоретические соображения, но и некоторый экспериментальный опыт. Речь идет о системе «Киберсин», которая была осуществлена под руководством С. Бира в Чили по заказу правительства Народного единства. Сам Бир в книге «Мозг фирмы» приводит свидетельства того, что система действовала весьма эффективно не смотря на то, что она построена была на примитивнейшей технической основе и осуществлялась в экстремальных экономических и политических условиях[164].
Я совершенно сознательно не апеллирую в своих рассуждениях к весьма выгодным, казалось бы, аргументам из сферы «информационного общества», «информационного способа производства» и т. п. Это при том, что некоторые авторы, проводящие исследования в указанной области, приводят весьма разумные доводы если и не в пользу защищаемого мною тезиса, то уж точно – против увековечения или хотя бы малейшей затяжки с преодолением «рыночноцентризма»[165]. Не обращаюсь я к этим теориям только потому, что очень уж часто модные слова и словосочетания сегодня заменяют людям мысли.
А очень не хотелось бы, чтобы проблему «преодоления рыночноцентризма» просто «заговорили» модными словечками. Не так уж часто сегодняшняя экономическая наука ставит проблемы, над которыми действительно стоит думать. А ведь правильно поставленный вопрос – половина решения.
Очерк четырнадцатый. Опыт реконструкции некоторых аспектов экономической составляющей ОГАС
В своих воспоминаниях, касаясь судьбы первого варианта проекта Общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой (ОГАС), В. М. Глушков пишет:
«В конце концов, от проекта, от его экономической, собственно, части почти ничего не осталось, осталась только сама сеть. Так что тот эскизный проект, который есть – он далеко не полный. А все остальные бумаги погибли, потому что раз они были секретными и окончательной формы не получили, то там нечего было рассекречивать, и они были уничтожены, сожжены. А нам не разрешали иметь даже копию в институте. Поэтому, к сожалению, мы не сможем полностью все восстановить»[166].
Возможно, со временем все-таки удастся найти какие-то документы, из тех, которые академик Глушков считал утраченными[167], но нас интересуют не столько документы, сколько идеи, которые были в них реализованы. А что касается идей, которые составили экономическую основу проекта, то они вовсе не были секретными, и Виктор Михайлович их всячески пропагандировал в своих работах. Именно попытку восстановить эти идеи В. М. Глушкова найти их внутреннюю связь и надеется предпринять автор в данном очерке.
В. М. Глушков, когда обосновывал необходимость создания общегосударственных автоматизированных систем управления экономикой, исходил из гипотезы о так называемых информационных барьерах, с точки зрения которой товарно-денежные отношения и иерархия в управлении уже, начиная с тридцатых годов, больше не обеспечивали достаточный уровень информации для эффективного управления. По его расчетам, только для того, чтобы поддерживать советскую экономику на том уровне эффективности, который был достигнут в 60-е годы, необходимо было все население СССР превратить в бухгалтеров[168]. ОГАС мыслилась Глушковым не просто как очень производительный совокупный железный бухгалтер, который бы считал с большой скоростью, а как технический инструмент для перехода на новую ступень управления. Оно должно было строиться не на основе товарно-денежных отношений, а на основе научного расчета баланса потребностей общества и его членов и ресурсов для их удовлетворения. ОГАС как система управления экономическими процессами должна была быть органически связна с автоматизированными системами управления технологическими процессами.
Увы, тогда его предложения не были приняты правительством, и предсказанный Глушковым кризис в управлении экономикой был преодолен самым простым способом – ею просто отказались управлять вообще, и Советский Союз разрушили, чтобы не ломать голову над тем, как им управлять.
Но проблема «второго информационного барьера» от этого не исчезла, в том числе и для развитых капиталистических стран.
Там количество чиновников на душу населения уже в начале 90-х годов превышало количество таковых в СССР в три-четыре раза, а за последние двадцать лет выросло более чем в полтора раза.
При этом нужно учесть, что в СССР государственный аппарат выполнял львиную долю функций по управлению экономикой, в то время как в капиталистических странах – это совершенно отдельная армия управленцев, притом зачастую это – паразиты чистейшей воды. Подавляющее большинство работников сферы экономического управления развитых странах сидит в офисах и занято, в основном, тем, чтобы «впаривать» покупателям то, что произведено, как правило, за пределами этих стран и в общем-то публике не очень и нужно, а очень часто – и вредно. Да и у нас количество бухгалтеров по сравнению с советскими временами выросло в десятки раз, хотя производство в разы упало.
По какому то странному недоразумению это безобразие называется информационным обществом.
Но ведь на самом деле – это нечто ровно противоположное. Да, перед каждым из таких работников стоит компьютер. Но чем больше компьютеров используется в управлении, тем больше становится работников в сфере управления. Мало того, каждый здесь превращается в бухгалтера. Например, ученый вынужден думать не о научной стороне дела, а подсчитывать в голове, насколько это будет выгодно, где купить материалы, где потом продать продукт.
В условиях монополистического капитализма ни о какой свободной конкуренции речи быть не может, и ТНК опутывают своим «хозяйственным расчетом» иногда целые группы стран, но анархия производства от этого не ослабевает, а усиливается, и кризисы становятся все более разрушительными, точно так как и конкуренция, переставая быть свободной, только усиливается и принимает характер перманентной мировой войны. Это означает, что математическое моделирование общества снизу вверх приводит не к тем результатам, которые планировались.
[160] Ленин В. И. Государство и революция. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 101.
[161] Включая самых видных учеников и соратников ак. В. С. Немчинова, который, собственно и сформулировал первоначальный вариант идеи централизованного использования вычислительной техники для экономических расчетов и который поддержал идею В. М. Глушкова о создании для этой цели Единой сети вычислительных центров.
[162] Подробней об этом можно прочитать в очерке пятом «Невостребованная альтернатива рыночной реформе 1965 года».
[163] Глушков В. М. Для тех, кто остается // Академик В. М. Глушков – пионер кибернетики. К., 2003. С. 326.
[164] Бир С. Мозг фирмы. М.: URSS, 2009. С. 319–323.
[165] См. напр., книгу К. Дымова «Капитализм – система без будущего». К., 2010.852 с.
[166] Академик В. М. Глушков – пионер кибернетики. К., 2003. С. 324.
[167] В своих воспоминаниях В. М. Глушков указывает, что «проект был очень толстый, несколько книг (1500 и 2000 страниц)», в то время как известный сегодня «Пре-дэскизный проект» (предварительный вариант Единой государственной сети вычислительных центров (ЕГСВЦ)) занимает всего 52 страницы.
[168] Моев В. Бразды управления. М.: Изд. политической литературы. 1977. С. 92.