– Я знаю. – Заль уходит, Салиган наготове, все в порядке. В полном порядке, и хватит делать из себя покойного Курта.
Проныра по первому требованию перешла в кентер, топча лезущую сквозь неглубокий снег жухлую траву. Интересно, не посещала ли Бруно мысль выморозить своих бесноватых, как тараканов, хотя для этого нужно неоспоримое превосходство и великий интендант. Вот кадельцев, перенесись они в Гельбе, Эмиль загонять в сугробах до полного изнеможения смог бы…
На покинутой полчаса назад опушке было спокойно. Немногочисленная свита о чем-то болтала, дальше вертелся в седле Лагаши и обстоятельно подкреплялись толком так и не позавтракавшие Шарли с Коломаном. Ли поискал глазами Раймона и нашел у отринувшего собратьев кривого дерева, в кроне которого упорно долбил дятел.
– Ты полюбил музыку? – полюбопытствовал Савиньяк, пытаясь разглядеть крылатого барабанщика.
– Я?! – возмутился свободный дукс. – Где тебя носило?
– Вокруг рощи, – Лионель вгляделся в каменную физиономию. – Неужели ты тосковал?
– Безмерно!
По лицу картежника не поймешь ничего. Когда он за картами… Вырвавшийся из своей Данарии Салиган резвился как мог; он еще полчаса назад валял дурака, а теперь смотрит, как за вьехарроном с большой ставкой.
– Тебя что-то беспокоит?
– Заметил, вот спасибо!
– Не заметил, догадался. Что не так?
– Спроси что полегче… Ты уехал, я прицепился к Шарли и почти уломал его прогнать управляющего, и вдруг как кипятком обдало. Прошло сразу, но смотреть на барона мне стало тошно, я решил смотреть на дерево, но оно тоже противное. Может, это предчувствие чего-то плохого?
– С тобой первый раз такое?
– Угу.
– Точно?
– Я ж тебе про Олларию все выложил! Там я честно чуть не сдох, теперь со мной порядок, а дерево противное. И день противный, и ты тоже будешь, если ничего не сделаешь.
– Закрой глаза, может, полегчает. – «Что-то делать» военный начинает с разведки. – Лагаши!
– Да? – застоявшийся алат уже был тут как тут.
– Отправь полсотни проверить окрестности, и отдельно – вслед залевцам. Подвернется что малочисленное, вырубать подчистую.
– Я бы тоже прогулялся.
– Нет.
– Что-то серьезное? – Лицо витязя стало жестким. – В какой стороне?
– Вот твоих парней и спросим.
2
Мой дорогой виконт!
Пока я называю Вас именно так, но, если ничего не произойдет, не позднее чем через год я назову Вас иначе. В наших семьях этого слова вслух еще не произнесли, но Вы в такой же степени сын своего отца, как я – дочь своего. Ваше письмо мне сказало всё, и я думаю, будет лучше, если мы уже сейчас станем вести себя друг с другом так же, как в не столь давний день, ставший самым ужасным и самым счастливым в моей до того пустой и размеренной жизни. Тогда о моем выборе и моей просьбе знали трое, о пристрастии же герцога Алва к живым цветам знал лишь он сам. Эти обстоятельства спасли мне жизнь и подарили дружбу, которая со временем может перерасти в счастье для меня и удачу для Ургота, но сейчас мне грустно. Если у Вас была недостижимая мечта, Вы меня поймете, если нет – поверите. Я никогда не забуду превращения оскорбительной горести, с которой успела смириться, в неимоверное огненное счастье, но подобное случается, если случается, лишь раз в жизни. Мне удалось это испытать, что ж, я счастливее многих.
Мой отец несказанно доволен предложениями, доведенными до его сведения графом Рафиано, а я выразила должное восхищение алвасетскими сапфирами и особенно книгами на кэналлийском, которые вряд ли стану когда-нибудь переводить. Да, о моем намерении Вам написать папа осведомлен, но читать мое послание он не станет, полагая, что его наследница не доверит бумаге ничего недозволительного, и это так и есть. Вы достойны полного доверия, а вероятность того, что это письмо попадет в чужие руки, столь ничтожно мала, что я ей пренебрегаю. Если кто-то откроет первый футляр и останется при этом жив, он найдет всего лишь мою благодарность герцогу Алва, заверения в неизменном к нему расположении и ноты.
Маэстро Гроссфихтенбаум по моей просьбе сочинил сонату, которую я про себя называю «Прощание», однако на рукописи написано «Послание далекому другу». Поскольку празднеств нам с Вами не избежать, я хочу получить согласие на заказ музыки к нашей с Вами свадебной мистерии, а для этого нужно выбрать сюжет. Мое внимание привлекла одна не самая известная легенда, но я Вам сейчас ее не назову. Пусть мне и предстоит через два или три десятка лет стать правящей герцогиней, я не могу начинать нашу совместную жизнь с того, что навяжу Вам свое мнение; кроме того, мне хотелось бы понять степень нашей созвучности. Отчего-то мне кажется, что Вы решите эту маленькую загадку шутя, и еще мне кажется, Вам будет приятно получить привет от гостящей у нас госпожи Скварца, которая сохранила о Вас самые теплые воспоминания, пусть и была задета Вашим молчанием; впрочем, молчанием графа Лэкдеми она, как мне кажется, задета много сильнее, хоть и не сказала об этом ни единого слова.
Моя сестра, которой в самом недалеком будущем предстоит сочетаться браком с наследником юной фельпской короны, чем и был вызван визит госпожи Скварца, проявляет достойное обитающих в нашем парке белок любопытство и расспрашивает нашу гостью в том числе и о ее нареченном. Другому мои слова могли бы показаться злыми домыслами, но Вы видели меня в костюме Элкимены. Поверьте, я была бы рада ошибиться, но в улыбках госпожи Скварца я вижу собственную улыбку. Я так долго и старательно улыбалась перед зеркалом, собираясь выйти к Вам, губы меня слушались, а глаза – нет, это странное противоречие я и подметила на лице нашей гостьи, что, разумеется, повлияло на мое к ней отношение. Тревожная красавица из Фельпа внезапно стала мне ближе родных, которые не испытывали и не испытают ничего подобного, впрочем, всё это может быть плодом моей фантазии, ведь я только сейчас начинаю осознавать одиночество, в котором жила и даже бывала счастлива.
Окружавший меня с детства железный, обтянутый бархатом круг разорвали герцог Алва и Вы. Мне стало больно, мне и сейчас больно, но назад я не хочу. Мы с Вами должны быть счастливы если не любовью, то пониманием, дружбой и общими делами. Вы полюбите Ургот с его дождями и золотом, я узнаю Ваши вкусы и предпочтения и привяжусь к Вашей собаке, о которой Вы пишете с такой нежностью.