– Доброе утро, Клод, – графиня ободряюще улыбнулась. Этого хватило, мастер немедленно заговорил и говорил долго, поскольку был возмущен. До глубины полной булавок и кружев души.
– Это неописуемо! – восклицал он. – И я, и сам господин Ив встречали дам, которые требовали ужасного! Господин Ив рассказывал, как в молодости, до того как он встретил графа Валмона, ему пришлось нашить на кэналлийское черное кружево семьдесят восемь золотых, осыпанных алмазной пылью пуговиц, и… Нет, я не назову имени этой дамы даже вам, но она искренне полагала, что этот кошмар ее украсит, и настояла на своем. Дело кончилось заслуженной эпиграммой и отъездом несчастной в дальнее имение, но отсутствие вкуса и неумение оценить свою внешность – нет, не простительны, простить подобное нельзя, но объяснимы. Сегодня же я столкнулся с полным безразличием! Эта во всех отношениях ужасная особа имела наглость заявить, что я могу сшить хоть мешок, главное, чтобы побыстрее! Сударыня, вы же ее видели! Не мне вам объяснять, что при столь сложном сочетании цвета волос, глаз и кожи нужно начинать с подбора основного тона… Не спорю, виконт Валме указал верное направление, но знать, куда идти, еще не значит дойти!
Я предложил осмотреть наиболее приемлемые ткани при ярком солнечном свете, приглушенном дневном, при большом количестве свечей и когда источником света является угасающий камин или неяркая масляная лампа. И что я услышал в ответ?
– Вас возмутило равнодушие к вашему искусству, – втиснулась в страстный монолог Арлетта, – я понимаю. И все же вам следует довести дело до конца.
– Я сделаю все, что смогу, но я не всесилен. Поверьте, в данном случае опустились бы руки у самого господина Ива, а я лишь надеюсь с годами приблизиться к подобному искусству! Не скрою, ваш туалет во время празднования дня рождения его величества наполнил мою душу гордостью. Герцогиня Ноймаринен и ее старшая дочь одеваются безупречно, но безупречность еще не есть совершенство, им не хватает некоего трудно уловимого флюида…
Клод явно заходил на второй круг, и Арлетта сочла за благо ускорить развязку.
– У меня нет сомнений, – заверила она тут же нахохлившегося мастера, – что равнодушие виконтессы вы одолеете. Девице довольно увидеть собственное отражение в новом туалете, и она оттает. Кроме того, в безразличии есть своя прелесть: вам не станут мешать, а результат будет полностью вашей заслугой. Согласитесь, заказчики порой бывают несносны.
– Это так! – оживился Клод, знавший множество душераздирающих историй о загубленных панталонах и камзолах, но поведать их мастеру не удалось: графиня дернула звонок.
– Я побеседую с равнодушием, – пообещала она. – Это должно быть любопытно.
Возможность под благовидным предлогом порыться в прорастающем цветничке всяко лучше не упускать, а гороскопы подождут. Все равно без Левия они только душу мотают.
Убрать расчерченные листки было проще всего, Арлетта с облегчением захлопнула крышку бюро и повернула ключ.
2
В варастийских степях Жакна выучился вполне сносно сидеть на лошади. Господин посол Великой Бакрии, оказавшийся сватом и при этом пятиюродным братом его величества Бакны Первого, обходился повозкой, в торжественных случаях влезая на растерявшего юную прыть козла, но Жакна не мог не познавать новое. Кроме того, он еще и размышлял, можно сказать – философствовал. Больше всего молодого бакрана волновало оставшееся неискорененным зло.
– Оно за Рцуком, – утверждал новоявленный рэй. – Зло не входит в наши дома, но оно есть, я думаю об этом и не могу радоваться дороге, как радовался бы, если б за спиной не оставалось плохого.
– Тут его тоже хватает, – утешил бакрана Марсель, – искореняй – не хочу. В Старой Придде, куда мы едем, зла вполне достаточно, и оно таится и ждет.
– Я понял, – нахмурился Жакна. Марсель тоже понял, что брякнул чушь, которая, судя по предыдущему опыту, обязательно сбудется. Исправлять было поздно, оставалось укрепляться духом самому и укреплять союзника.
– Регент верит в Бакрию и в тебя, – провозгласил Валме столь любимым горцами торжественным тоном, – но не все так однозначно. Здешнее зло молчит и украшает себя поддельными цветами.
– Его можно по ним узнать?
– Поддельные цветы носят многие. В длинные зимы хочется красоты, но не у всех есть вкус.
– Что должен делать я? – в голосе бакрана решимость боролась с растерянностью. Он рвался искоренять, но кого?
– Ты должен… скрывать свой ум. – Утверждение требовало доказательств, Валме напрягся и почти сразу отыскал нужный образ. – Зло, сочтя тебя глупым, выпрыгнет из норы в надежде на поживу и влипнет!
– Я видел, как охотилась большая мясная птица, у которой под клювом висело. Она трясла этим у норы, и оттуда выскочил серый прыгучий паук.
– Это киркорелла, – несколько удивился Марсель. – Где ты ее видел?
– Ее нашла птица, которая убежала из загона в нижнем замке. Таких птиц в Кагете едят, они очень некрасивые и плохо летают, а нора была на склоне. Ты говорил о Придде, в которую мы едем, почему регент оставил за своей спиной зло?
Если б только Марсель знал! Конечно, всех сыров не съесть и всех зол не искоренить, но Рокэ мог хотя бы зубы показать. Не показал. Заявился на ночь глядя, устроил на приеме пляски, разрешил дуэли, рванул к Савиньяку, узнал по дороге про Бонифация, сделал петлю, проболтал два часа с кардиналом и умчался уже окончательно, напрочь испортив виконту настроение.
Прежде Марселю смотреть Алве в спину не доводилось. Из Урготеллы Ворон удрал ночью, заморочив всех своей гитарой, прыжка в Дыру виконт тоже не видел, а недавняя скачка к Хербстхен была безобидной – от войны Валме пакостей не ждал, по крайней мере для Рокэ, вот разгуливавший по Лаик в призрачном виде Савиньяк опасения вызывал.
– Ты не хочешь говорить или ты не знаешь? – глазастик Жакна смотрел в корень и ждал ответа, а его не было. Спасибо, справа как раз показалась путевая церковь, считай, приехали.
– О зле следует говорить обстоятельно, – совершенно честно объяснил Валме, – и мы обязательно поговорим, но не сейчас. Видишь этот храм? Он поставлен для тех, кто уезжает из города, в который стремимся мы.
– У нас для тех, кто не успел спросить Бакру о важном, ставят рога над источником.
– А у нас ставят путевые церкви. Тебе пора сажать посла на козла и пересаживаться самому. Когда мы приедем, постарайся не подавать виду, что хорошо понимаешь талиг.