— Тем лучше. Маршал Алва успешно подавил бунт, но бунтовщики почти не сопротивлялись; казалось, у них разом иссякла воля. Позднее, когда начались… связанные с Альдо Раканом неурядицы, жители столицы Талига повели себя настолько достойно и спокойно, насколько это было возможно в их положении.
— Вы не были в Доре…
— Да, — очень серьезно подтвердил дриксенец, — и это мое упущение. Тем не менее, кроме отталкивающей сцены с выдачей толпе цивильного коменданта, свидетелем которой стали все послы…
— Не продолжайте, я видел больше вас. Вы правы. Кажется, что это был совсем другой город и другие люди!
Пережить сумасшедшую зиму с Альдо, перевести дух при Катари, ждать, что беды закончатся. Потом этот дурак Ричард… Но для Олларии регент умерла родами! Да, была печаль и растерянность, но такой злобы и остервенелости, какая появилась в людях недавно, не было.
— Мы смотрим одними глазами, это не может не радовать. К сожалению, может радовать только это. — Получивший свою касеру дуайен все сильней походил на вояку, точнее, на командующего арьергардом. — Сперва рассказ его высокопреосвященства напомнил мне об октавианских погромах…
— Сперва?
— Вчерашней ночью стреляли уже в каданском посольстве. Судя по тому, что жалоб не поступало, это была… внутренняя неприятность. Мне остается молить Создателя, чтобы мои люди оказались не менее лояльны, чем люди его высокопреосвященства.
— Я могу рассчитывать на треть гарнизона, — брякнул Робер, он был больше не в состоянии темнить. — Мы отправляем принца прочь из Олларии, и я считаю, что Посольской палате нужно переехать в Фебиды и там ждать решения регента. Сколько времени вам потребуется на сборы?
— Лично мне — час, посольству Дриксен — день, Посольской палате — не меньше недели и объяснение вашего решения.
— Лэйе Астрапэ, откуда я знаю, что им говорить?! Я не дипломат.
— Я, видимо, тоже…
Барон и баронесса принимали, а слуги при входе назло всем лунам и сварам оставались спокойны и почтительны. Неудивительно, что Арлетта слегка перевела дух.
— Хоть здесь, слава Создателю, все в порядке! — шепнула она Габетто на лестнице. — Сегодняшний обед вы запомните на всю жизнь. Надеюсь, вы не поститесь?
— О нет, — позволил себе улыбнуться церковник. — Его высокопреосвященство полагает, что угодный Создателю офицер должен быть здоров, а значит, сыт.
— Обязательно скажите об этом хозяину. — Если Левий примется возрождать такой эсператизм, у него есть шанс, однако барону пора распростирать объятия. Арлетта окликнула похожего на антик лакея:
— Господин барон не…
Дзин-н-н-нь! Бум… Дзинь! Грохот чего-то бьющегося, обиженное тявканье и приглушенное явно по милости разлучницы-двери рычанье объяснило все. Графине. Не осведомленный о великой собачьей любви Габетто прыгнул вперед, героически заслонив хихикнувшую даму. Над головой, усугубляя суматоху, метнулось нечто желтое, ударилось о стекло, шлепнулось на ковер и застыло, разинув клюв и растопырив крылышки. Морискилла. Вырвалась из клетки и обалдела от свободы.
— Поймайте, — велела графиня обалдевшему «антику» и услышала смех. Хохотал мужчина, и хохот этот казался омерзительным.
— У господина барона кто-то есть?
— Господин Сэц-Пьер и трое его друзей, — объяснил слуга и, понизив голос, пояснил: — Их не ждали.
— Нас тоже. Габетто, вы способны выставить четверку невеж или потребуются солдаты?
— Создатель да будет милостив к заблудшим. — Держащий вместо привычных четок уже изловленную морискиллу Пьетро возвел глаза к фривольному плафону, немедленно их опустил и шустро засеменил на шум. Визг, писк, хохот и голоса успели смешаться в гнусную какофонию. Захотелось заткнуть уши.
— Госпожа графиня, не лучше ли вам…
— Хуже! — отрезала Арлетта, устремляясь за Пьетро и готовым к бою теньентом. Она не боялась отнюдь не потому, что ее стерегли военный с обнаженной шпагой и очень странный монашек без шпаги, а у кареты дожидался солидный эскорт, она об этом просто не думала, подгоняемая разгорающимся скандалом и сильным до неистовства желанием вышвырнуть незваную мерзость вон.
Парадная анфилада при всей своей изысканности была заметно короче, чем во дворце и даже в Сэ, но те, в гостиной, успели свалить еще что-то музыкальное. Визгливо вскрикнула словно обернувшаяся левреткой арфа, плаксивый звон еще не смолк, когда Пьетро с морискиллой в скрещенных на груди руках шагнул в гостиную. Арлетта едва не выскочила следом, но Габетто оттеснил даму за дверную портьеру и стал рядом.
— Сперва посмотрим, — прошипел гвардеец. Женщина, соглашаясь, кивнула и чуть сдвинула солнечную ткань. Близорукость не позволяла разглядеть тех, кто находился в глубине комнаты, и хорошо. Зрелище и так было скверным.
— Монах! — удивленно закричал некто коричневый и тучный. Он стоял, водрузив ногу на какие-то обломки, и тыкал пальцем в сторону Пьетро. — Пискуньи, псинка, щенок, баба и монах!
— И кучи хлама. — Торчащий ближе всех к двери Сэц-Пьер пнул поверженную арфу. — Монах, выбирай. Вино, мясо или любовь?
— Мясо с перьями и мясо с шерстью. — Третий, в черных панталонах и оранжевом камзоле, был слишком плечист для матерьялиста. — Свежее, теплое мясо… А, ханжа?