— Киппе, господин. Симон Киппе.
— Знаешь, что нам нужно?
— Сказали.
— Ты готов?
А если не готов, тогда что? Грольше с Польдером звать? Вздернуть-то они вздернут, только как бы какая мразь не сорвалась.
— Сделать я могу, — сощурился Киппе, и Руппи почудилось, что в ручищах палача фляжка, и он по ней сейчас щелкнет, — а потом что? Ни места, ни головы! Я на четыре года подряжался, сейчас тринадцатый месяц идет...
— Жалованье за оставшиеся месяцы ты получишь. И за сегодняшнее.
— Неправильно так. Или жалованье, или за работу.
— Выбирай.
— Жалованье, сударь. Ну а если я вам глянусь, свистните, как вернетесь.
— Ты меня знаешь?
— Слышал. И про вас, и про господина адмирала цур зее, дай Создатель здоровьица... Фрошер говорит, дело спешное?
— Хорошо бы закончить дотемна.
— Успеем, если не тянуть.
— Гонсало, — подал голос Вальдес, — проводи куда нужно. Обоих...
— Я не смогу, — закатил глаза священник. — Двенадцать человек до захода солнца... Это ужасно!
— Шварцготвотрум! — рыкнул Канмахер, он тоже знал про серого подлеца со «Звезды». — Оптом отпоешь, а исповедоваться... Исповедовались они уже сегодня.
— Кому? — Клирик завертел головой. — Господин адмирал цур зее — добрый эсператист, он не станет...
— Он уже стал! — Пальцы Руппи сжались в кулак. — Отправляйтесь и благодарите Создателя, что юркнули ему под подол... Иначе быть бы вам тринадцатым!
— Я... Господин Фельсенбург, я был вынужден... Человек слаб...
— Вы и сейчас вынуждены. Вон!
И это тоже служитель Его! Отец Луциан, брат Орест, отец Александер и этот. Только чего удивляться. На каждого Ледяного найдется Бермессер, а то и два... Бешеный в Хексберг говорил о чем-то таком, но тогда подлость еще не распухла в пол-Дриксен... Лейтенант мотнул головой, отбрасывая лезущие на глаза волосы. Усталость давала себя знать все сильнее. Сколько же всего влезло в неполный день — встреча, погоня, беготня по островку, плен, кэцхен и закат, сумасшедший, как сама жизнь. Не желающее быть круглым солнце то клонилось к воде, то отшатывалось от горизонта, словно тоже ждало.
— Пляшет, — сказал Вальдес, — с осени пятый раз...
Пронеслась кавиота, раздался тоскливый стонущий крик. Неужели забросить двенадцать веревок так долго?
— Дозвольте доложить! — Говорить вперед адмирала и лейтенанта Йозеву было тяжко, но чувство долга пересиливало. — Ну... Команду бы на палубе выстроить... Иначе непорядок!
— Нет! — отрезал Кальдмеер.
— А хорошо бы. — Добряк щелкнул свою фляжку. — А то доказывай потом, кто их и за что. Море не расскажет, а поп этот... Сомнителен он. Как получим дюжину святых, от фрошеров умученных, поздно думать будет.
— Согнать бы наверх хоть марсовых, — вздохнул Йозев. — Этих не заткнешь, разве картечью...
— Нет, господа. — Олаф смотрел жестко и спокойно, как некогда на полуюте «Ноордкроне». — Матросы не должны видеть, как под чужими флагами вешают их адмирала. Любого. Море не расскажет, но поймет. Этого довольно.
— А как же...