Читать книгу «Вишну в кошачьем цирке» онлайн.
Мы никому не сказали. Это было частью уговора. Ни нашим родителям, ни родне, ни друзьям-брахманам, ни даже своим ИИ. Ни даже любимой Сарасвати; я не стал бы обременять ее этим. Это было дело, которое нам следовало исполнить, прежде чем объявить своим семьям, как радикально мы разрушили их планы насчет нас. И тогда мы сможем спокойно и безболезненно развестись.
Я ПРИНЮХИВАЮСЬ К УХУ СИЛЫ
Чем должны заниматься евнухи?
Оно вызывает у вас неловкость, это слово? Заставляет вас, парни, скрестить ноги; вызывает у вас спазм матки, дамы? Услышав его, представляете ли вы себе нечто отличное от человеческого существа, нечто нижестоящее? А чем оно тогда отличается от других определений: кшатрий, далит? Брахман? Евнух. Это очень старое и благородное слово, славная и древняя традиция, практиковавшаяся во всех великих культурах Земли. Принцип состоит в том, чтобы пожертвовать меньшим ради обретения большего. Сколько из жалких спермиев, исторгнутых вместе с семенной жидкостью, превратятся когда-нибудь в человеческие существа? Ну, давайте, только по-честному. Почти все они будут растрачены впустую. И никогда не думайте, что без яиц означает без секса или без желания. Нет, великие кастраты-певцы, евнухи-поэты и божественные провидцы, великие визири и королевские советники понимали, что у величия есть цена, и это — продолжение рода. Евнухам, свободным от династических мотивов, можно доверять империи. Растить великие нации — вот наша настоящая работа, и все способности, дарованные мне родителями, я направил на политическое выращивание нации.
Насколько же права была моя мать и как прискорбно она заблуждалась! Она воображала, что счастливые избиратели внесут меня в двери Лок Сабха[38] на своих плечах. Я предпочел черный ход для прислуги. Политики живут и умирают ради избирательной урны. Они там не для того, чтобы служить, а чтобы занять и удержать офис. Популизм способен заставить их отказаться от мудрой и правильной политики ради прихотей и капризов. Ураган бюллетеней для голосования в конце концов выметет их и все их благие дела из власти. Их великие визири устоят. Мы понимаем, что демократия — это лучшая из систем, при которой кажется, будто нацией правят.
Многомесячное налаживание социальных связей — старомодное, с рукопожатиями и презентами, — и взятки, и соискание благосклонности, и втирание в политическое доверие обеспечили мне стажировку у Пареха, министра водных ресурсов и окружающей среды. Это был изрядный болван, родом из штата Уттаранчал, с практичностью и мелочностью лавочника, но недальновидный. Он успешно создавал видимость, будто у него все под контролем, а что еще нужно политику для спокойной и длительной карьеры? Это было большее, чего он мог когда-либо достичь, но как только очередной неудавшийся муссон дохнёт жаром и толпы начнут нападать на цистерны с водой на улицах, он вылетит оттуда. Он знал, что я знаю это. Я пугал его, хотя и был осторожен, низводя блеск своего интеллекта до огонька общей сообразительности. Он понимал, что мне далеко не девять лет, как кажется на вид, но действительно понятия не имел о возможностях и бедах моих и мне подобных. Я тщательно выбирал себе департамент.
Неприкрытые амбиции заставили бы меня слишком рано засветиться перед правительством, лишь теперь начинающим понимать, что никогда толком не принимало законов насчет манипуляций с человеческим генокодом. Но при этом я знал цвет всех глаз, следящих за мной сквозь стеклянные коридоры Министерства водных ресурсов. Вода — это жизнь. Вода, ее изобилие и ее нехватка станут формировать будущее Авадха, всех народов Северной Индии, от Пенджаба до Соединенных Штатов Бенгалии. Вода предоставляла хорошие возможности, чтобы проявить себя, но оставаться там я не собирался.
Строительство дамбы в Кунда Кхадаре — этой гигантской насыпи из земли и бетона, похожей на подвязку на бедре Матери Ганга, — близилось к завершению. Протесты расположенного ниже по течению Бхарата и Соединенных Штатов Бенгалии звучали все резче, но стрелы башенных кранов поднимались и поворачивались, поднимались и поворачивались днем и ночью. Министр Парех и премьер-министр Шривастава совещались ежедневно. К ним присоединился министр обороны. Даже штатные пиарщики способны были учуять дипломатическую напряженность.
Был четверг. Я заранее назвал его отважным четвергом, чтобы заставить себя решиться и выступить. Гены не делают вас храбрым. Но я готовился тщательно, как мог; что означало — лучше, чем кто бы то ни было в Лок Сабха, включая министра Парекха. Шривастава со своим окружением вынужден был провести пресс-конференцию из министерства, чтобы заверить общественность Авадха, что Кунда Кхадар сделает свое дело и утолит бездонную жажду Дели. Все выглядели элегантно, будто на картинке: выщипанные усы, отглаженные брюки, рубашки свежие, как утро. Только не я. Я заранее выбрал позицию: недолгая суматоха в коридоре при появлении Шриваставы и компании его секретарей. Я понятия не имел, о чем они будут говорить, но знал, что говорить будут; Шривастава любил такие «брифинга на ходу», они придавали ему вид человека деятельного и энергичного. Я верил, что мои исследовательские способности и быстрый ум победят.
До меня донеслось бормотание. Компания вот-вот должна была завернуть за угол, я зашевелился, вжался в стену, пока процессия надвигалась на меня. Мои органы чувств просканировали пять бесед, уловили шепот Шриваставы, адресованный Банзалу, его парламентскому секретарю:
— Если бы я знал, что Макоули поддерживает нас.
Эндрю Дж. Макоули, президент Соединенных Штатов Америки. Вот и ответ.
— Если бы мы смогли заключить сделку о продаже всего произведенного продукта в обмен на частичную ратификацию Акта Гамильтона, — произнес я голосом высоким, чистым и пронзительным, будто птичий крик.
Свита премьер-министра проскочила мимо, но Сатья Шетти, пресс-секретарь, обернулся с грозным видом, чтобы испепелить болтливого выскочку-стажера. Он увидел девятилетнего ребенка. Он онемел, выпучив глаза. Он заколебался. Это колебание остановило всех. Премьер-министр Шривастава повернулся ко мне. Глаза его округлились, и зрачки расширились.
— Очень интересная мысль, — произнес он, и я знал: он понял, проанализировал и принял предложенный мною дар. Советник-брахман. Странный ребенок-ученый. Дитя-гений, малолетний гуру, маленький бог. Индия обожала их. Золотое дно для пиара. Его свита расступилась, и он шагнул ко мне: — Что вы здесь делаете?
Я пояснил, что стажируюсь у министра Пареха.
— И теперь вы хотите большего.
Да, я хотел.
— Как вас зовут?
Я назвался. Он кивнул:
— Да, свадьба. Помню. Значит, политическая карьера, верно?
Именно так.
— Вы, конечно, не откажетесь от лидерства.
Мои гены не позволят мне. Моя первая политическая ложь.
— Да, с идеями нынче у нас негусто. — С этими словами он отвернулся, свита сомкнулась вокруг него, и они устремились дальше. Сатья Шетти наградил меня злобным взглядом, и я выдержал его, пока пресс-секретарь не отвел глаза. Я еще увижу, как он сам и все его труды обратятся в прах, в то время как я буду по-прежнему молод и полон энергии. Когда я вернулся к своему столу, там уже лежало приглашение из канцелярии премьер-министра с предложением связаться с ними на предмет собеседования.
Я рассказал о своем великом достижении трем женщинам. Лакшми засияла от радости. Наши планы осуществлялись. Моя мать была озадачена: она больше не понимала моих мотивов, зачем мне идти на скромную и неприметную должность госслужащего вместо того, чтобы процветать среди светил политики. Сарасвати спрыгнула с дивана и закружилась по комнате, потом захлопала в ладоши и поцеловала меня в лоб, долго и крепко, пока ее губы не оставили там красный тилак[39].
— Пока все это весело, — сказала она. — Очень весело.
Моя сестра, моя великолепная сестра произнесла вслух правду, до понимания которой я лишь начал дозревать. Весело — вот и всё. Мать и отец предназначали меня для величия, для ослепительного успеха и богатства, власти и славы. Мне всегда хватало эмоциональной восприимчивости, если не словарного запаса, чтобы понимать: ослепительно могущественные и знаменитые редко бывают счастливы, успешность и богатство часто вредят их психическому и физическому благополучию. Все свои решения я принимал ради себя, ради собственного покоя, здоровья, удовольствия, сохранения заинтересованности на протяжении всей моей долгой жизни. Лакшми выбрала утонченный мир сложных игр. Я — круговерть политики. Не экономику; она была для меня слишком мрачной наукой. Но государство и отколовшиеся от него маленькие независимые осколки на границах Авадха, с которыми, я видел это, мы все так же неразрывно связаны, как и во времена, когда мы были единой Индией, и те страны, что за ними, и далее, и далее; это зачаровывало меня. Межгосударственный этикет служил мне забавой. Это было весело, Сарасвати. И я был великолепен. Я стал героем из комиксов моего детства, проницательным героем, Человеком-Дипломатом. Я спасал ваш мир столько раз, что вы и представить себе не можете. Моя суперсила состояла в том, чтобы увидеть ситуацию в целом, во взаимосвязях, и те неуловимые силы, влияющие на нее, которые другие, менее способные аналитики игнорировали. А потом я подталкивал ее, чуть-чуть. Малейший, легчайший толчок, одно крохотное поощрение или помеха, даже намек на то, каким путем может пойти политика, и видишь, как социальная физика сложного капиталистического общества постепенно увеличивает это все в масштабах посредством законов, и сетей, и социальных усилителей, медленно изменяя направление движения целой нации.
Те первые несколько лет я постоянно боролся за выживание. Сатья Шетти был моим злейшим врагом с того мига, как взгляды наши встретились в коридоре Министерства водных ресурсов. Он обладал связями и влиянием, был умен, но не настолько, чтобы понять: ему никогда не победить меня. Я просто продолжал позволять каплям меда из моих уст вливаться в уши Кришны Шриваставы. Я всегда был прав. Мало-помалу его кабинет и союзники Сатья Шетти поняли, что, помимо моей неизменной правоты, я еще и существенно отличаюсь от них. Я не искал высоких постов. Я искал, как лучше. Я был префектом-советником. И я грандиозно смотрелся по телевизору: карлик-визирь премьер-министра Шриваставы, трусящий перед ним, словно напоминание о днях Моголов. Кого, в той или иной степени, не занимает вундеркинд? Хотя мне и было тогда уже двадцать два года, половая зрелость — что бы это ни означало для меня лично — все еще маячила на горизонте нашего поколения брахманов, словно долгожданный муссонный ливень.
Именно вероломный муссон сделался движителем политики Авадха, в городах и деревнях, в домах и на улицах. Томимые жаждой народы иррациональны; они молятся и обращаются к странным избавителям. Великая технократия Соединенных Штатов Бенгалии, в качестве свидетельства национальной истерии, слепо уверовала в эксцентричный план отбуксировать айсберг из Антарктики до Сундарбана[40] в надежде, что масса холодного воздуха повлияет на меняющуюся климатическую модель и вернет сезон дождей в Индию. Странные дни, время слухов и чудес. Наступила эпоха Кали, и боги снова спускались к нам на землю, разгуливая в облике обычных мужчин и женщин. Американцы обнаружили что-то такое в космосе, что-то не из этого мира. В «цифровом раю» Бхарата, кишащем ИИ, расплодились искусственные интеллекты третьего поколения; легендарные сущности, чей интеллект превосходил мой в той же степени, в какой мой превосходит интеллект блох, досаждающих моим бедным котам. Саджида Рана, подвергнувшись политическому давлению возрождающегося индуистского фундаментализма, готовила упреждающий удар по Кунда Кхадару в качестве пиар-трюка. Этот последний слух, выуженный мною во время просмотра прессы Бхарата, я счел достаточно серьезным, чтобы потребовать встречи на уровне департаментов между моим министерством и его аналогом в Бхарате. Я говорил, что к тому моменту уже был парламентским секретарем Кришны Шриваставы? Не взлет, но постепенный, неуклонный подъем. Было все еще так легко ослабить хватку и упасть прямо в ждущие лапы моих конкурентов.
[38] Лок Сабха — нижняя палата индийского парламента.
[39] Тилак (тика) — священный символ, который последователи индуизма наносят на лоб и другие части тела с помощью глины, пепла, краски или сандалового масла.
[40] Сундарбан — низменная часть дельты Ганга и Брахмапутры на побережье Бенгальского залива.