За окном кабинета Амбридж стало темно. Гарри не спрашивал ее, когда это кончится. Он ни разу даже не поглядел на часы. Он знал, что она смотрит на него, дожидаясь признаков слабости, и не собирался их выказывать, пусть даже придется просидеть тут всю ночь, вспарывая этим пером собственную руку…
— Подойдите сюда, — сказала она наконец. По его ощущению, прошло несколько часов.
Он встал. Правую кисть сильно саднило. Опустив на нее взгляд, он увидел, что надрезы затянулись, но кожа всюду красная, воспаленная.
— Дайте руку, — промолвила профессор Амбридж.
Он протянул ей руку. Она взяла ее в свою. Когда она дотронулась до него толстыми пальцами-обрубками, на которые были надеты уродливые старомодные перстни, он с трудом подавил судорогу.
— Увы, увы, увы, результаты пока скромные, — сказала она, улыбаясь. — Что ж, продолжим завтра вечером, не так ли? Можете идти.
Гарри без единого слова вышел из кабинета. В школе в это полночное время было совершенно безлюдно. Он медленно двинулся по коридору, но, повернув за угол и зная, что отсюда она уже не услышит шагов, бросился бежать.
У него не осталось сил ни на отработку Заклятия исчезновения, ни на дневник сновидений, ни на изображение лукотруса, ни на письменные работы. Утром он не пошел завтракать, чтобы накатать по-быстрому для прорицаний, которые шли первым уроком, пару фальшивых сновидений. Что странно, компанию ему составил взъерошенный Рон.
— Вечером-то что тебе помешало? — спросил Гарри друга, чей взор дико блуждал по стенам гостиной в поисках вдохновения. Рон, который крепко спал, когда Гарри вернулся вчера от Амбридж, пробормотал, что "делал другое", и, низко склонившись над пергаментом, нацарапал несколько слов.
— Ладно, сойдет, — сказал он, захлопывая дневник. — Написал, что мне приснилось, будто я покупаю новые ботинки. Вряд ли она отсюда что-нибудь этакое сможет вывести.
Вдвоем они быстро зашагали в Северную башню.
— А как у Амбридж? Что она заставила тебя делать?
Поколебавшись долю секунды, Гарри ответил:
— Строчки писать.
— Значит, ничего такого страшного? — спросил Рон.
— Да, ничего, — сказал Гарри.
— Кстати… вспомнил сейчас… отпустит она тебя в пятницу?
— Нет, — сказал Гарри.
Рон издал сочувственный стон.
День для Гарри опять выдался скверный. Не отработав Заклятие исчезновения, он в результате оказался одним из худших на трансфигурации. Всю большую перемену ему пришлось потратить на дорисовку лукотруса, а между тем Макгонагалл, Граббли-Дерг и Синистра задали им новые домашние задания, выполнить которые вечером у него не было никаких шансов из-за наказания, наложенного Амбридж. В довершение всего Анджелина Джонсон за ужином снова его поймала и, узнав, что он все-таки не сможет в пятницу прийти на вратарские испытания, сказала, что разочарована его отношением к делу и что игрок, который хочет остаться в команде, должен ставить тренировки выше всего остального.
— Я наказан, ясно тебе или нет? — заорал Гарри ей в спину, когда она зашагала прочь. — Ты думаешь, торчать у этой старой жабы мне приятнее, чем играть в квиддич?
— По крайней мере это строчки, ничего больше, — попыталась утешить его Гермиона, когда он опять опустился на свое место за столом и поглядел на бифштекс и пирог с почками, которых ему уже не хотелось доедать. — Не такое уж страшное наказание.
Гарри открыл рот, потом закрыл его и кивнул. Он не вполне понимал, почему утаивает от Рона и Гермионы, что произошло в кабинете Амбридж. Знал только, что не хочет видеть ужас на лицах друзей, что от этого ему стало бы еще хуже, еще труднее. И вдобавок он смутно чувствовал, что это должно остаться между ним и Амбридж, что идет их личное состязание, и он намерен был лишить ее удовольствия узнать, что он жаловался.
— Сколько домашней работы — это просто немыслимо, — несчастным голосом сказал Рон.
— Не понимаю, почему ты вчера вечером ничего не сделал? — спросила его Гермиона. — Где ты был, кстати?
— Я был… ну… прогуляться ходил, — уклончиво ответил Рон.
У Гарри возникло отчетливое ощущение, что не ему одному есть что скрывать.
Второй вечер у Амбридж прошел не лучше, чем первый. Кожа на тыльной стороне руки раздражалась теперь быстрее и очень скоро покраснела и воспалилась. Вряд ли, подумал Гарри, она долго будет раз за разом так хорошо заживать. Скоро слова врежутся ему в руку, и Амбридж, видимо, будет удовлетворена. Тем не менее он не позволил себе даже вздохнуть от боли и за все время (она опять отпустила его только около полуночи) не произнес ни слова, кроме "добрый вечер" и "спокойной ночи".
С домашним заданием, однако, положение уже было отчаянное, и, вернувшись в гриффиндорскую гостиную, он, хоть и устал до предела, не пошел спать, а открыл учебники и принялся за письменную работу о лунном камне, которую задал им Снегг. Кончил к половине третьего ночи. Он знал, что написал не ахти как хорошо, но делать было нечего; по крайне мере он сдаст хоть что-то, иначе не миновать нового наказания, на этот раз от Снегга. Затем он кое-как нацарапал ответы на вопросы Макгонагалл, накатал что-то насчет правильного обращения с лукотрусами для Граббли-Дерг, с трудом доковылял до кровати, рухнул на нее не раздеваясь и мгновенно заснул.
Четверг прошел в тумане неимоверной усталости. Рон тоже был очень сонный — Гарри не понимал почему. Третий сеанс наказания отличался от предыдущих только тем, что через два часа слова "Я не должен лгать" уже не растаяли на руке, а остались нацарапанными на ней. Из букв капельками сочилась кровь. Перерыв в скрипе острого пера заставил профессора Амбридж поднять глаза.