— Письмо? От кого? — спросил Железнов остановись.
— От Полли.
— A! Postilion d’amour![15] — кинул Корнилов, видя, что его адъютант вспыхнул радостью и самодовольно улыбнулся. — А мне нет письма?
— Вам пишут! — небрежно ответил "почтальон".
Корнилов простился с Железновым. Лейтенант вскрыл пакет и пробежал письмо. Лицо Железнова омрачилось.
— Ступай за мной! Отнесешь ответ.
Железнов повернул обратно, и "почтальон" вошел вслед за ним в дверь штаба.
Подойдя к самому столу. Степан внимательно следил за тем, что пишет, довольно улыбаясь, Железнов, глядя то на его лицо, то на бумагу. Что-то в лейтенанте не нравилось "почтальону". Перо бежало по бумаге, не отрываясь, пока не иссякнут чернила.
Железнов что-то бормотал, потом вдруг перестал писать, изорвал в клочки письмо и начал другое, то и дело макая перо в чернильницу. Вначале перо весело кружилось по белому листку, оставляя крупные круглые буквы, а на втором листке буквы измельчали: видно, лейтенант собирался многое сказать. Остановился, положил перо.
— То-то! — с упреком заметил Степан. — Задумался! А она писала — не думала…
— Она вообще не думает. Не способна думать. Не умеет.
— А ты умеешь? — ехидно спросил Стешок.
— В том-то и беда, что умею.
— Так и пиши, что думаешь!
— Нельзя! — Железнов вздохнул. — Ты писать, поди, еще не умеешь? Ну, конечно. Писем не получал? А хочешь получить письмо?
— Еще как хочу-то!
— Зачем?
— От письма одно горе…
Железнов рассмеялся.
— А ты еще горя не видел? "От писем одно горе" — верно. Мысль мудрая. Кто это сказал? Она?
— Я сам выдумал.
— Неужели? Молодец! Я тебе как-нибудь напишу письмо.
— Только долго не думай, а то не напишешь.
— Что тут долго думать! — Тряхнув головой. Железнов изорвал вторично начатое и, написав быстро всего несколько слов, сложил листок и вручил "почтальону".
Еще не войдя в дом, Стешок услыхал стук и звон медной ступки, шорох и повизгивание кофейной мельницы и хруст скалки по сухарям.
В кухне (следовало бы сказать "в камбузе". раз речь идет о корабле) работали авралом. приготовляя особенный обед, мабуля Мини, адмирал и Поступаев. все трое в кухонных белых фартуках, вроде больничных докторских халатов, и белых поварских колпаках.
Адмирал крутил кофейную мельницу. Поступаев что-то толок в большой медной ступке. Мабуля Мини, засучив по локоть рукава, терла на гладкой буковой доске сухари. Под плитой жарко горел накаленный добела орешек. Ярд стоял перед Полли на задних лапках. Ни на Ярде, ни на девушке не было ни халатов, ни поварских колпаков. Очевидно. Полли не работала, а только командовала авралом. Она брала из горсти по изюминке: одну кидала Ярду (он чавкал), вторую — себе в рот (не чавкала). И видно было, что Ярд уже устал стоять на задних лапках, но мучительница строго прикрикивала: "Но. но!" — лишь пес пытался стать на четвереньки.
У Степана захватило дух от вкусных запахов: сладко пахло ванилью, буйно и головокружительно-свежесмолотым кофе и померанцевой цедрой, едко — перечной незримой пылью.
— Вам письмо! — торжественно провозгласил Панчик, протягивая Полли сложенную на уголок записку.
Работы разом оборвались. Адмирал перестал крутить кофейницу, Поступаев — толочь в ступке цедру, ваниль и перец, адмиральша — тереть сухари. Взоры всех устремились в молчании к Полли. Она поспешно высыпала перед Ярдом весь изюм из горсти и схватила листок.
[15] Postilion d’amour (франц.) — буквально "почтальон Амура"; разносит любовные записки.