Читать книгу «Победа моря (неполная версия, без окончания)» онлайн.
В зале тикают, важно помахивая длинным маятником, часы с башенным боем, с двумя очень тяжелыми медными, как самовар. гирями. В английском чемодане у батька лежит "хрономер". Не раз по просьбе сына Осип Федорович показывал ему хронометр. Но по хронометру время узнать нельзя, потому что у отца он не ходит, "стоит" (хотя Степан знает, что хронометр вовсе не стоит, а лежит). Вот отдаст отец хронометр в починку часовому мастеру, и он "пойдет". Часы с маятником хотя и висят на стене, но "ходят", только их надо "заводить". А забыли завести — часы остановились, и по ним уж нельзя узнать время. Завели часы — надо их "пустить". Да мало пустить, надо еще "поставить". А как их поставить?
— Часы ставят по пушке. — не без улыбки отвечает Поступаев, — а пушка стреляет по часам. Ты думаешь, один ты насчет время маешься? Это вопрос сурьезный. Вот в Египетском царстве какой был случай. Хочешь знать? Хочешь. Ну, слушай. Приехал однажды египетский султан в гости к русскому царю в Санкт-Петербург, да и вызнать хотелось султану, что и как в России делается. Ворочусь-де к себе в Египет и все к лучшему устрою, по-русски. Все выглядел, выслушал, распознал султан, и очень ему все понравилось, а особо пушка в крепости и часы на старом адмиралтействе под золотым корабликом. И решил султан и у себя, возвратясь, так же устроить, чтобы ровно в полдень часы на башне били двенадцать раз. а в ту самую минуту и пушка палила, чтоб ему. султану, в то мгновение за стол садиться — пить рюмку водки и фрышгыкать[11], словно русский царь. Башню построить нетрудно. Из Лондона привезли часы, вмазали наверху башни. Циферблат на все четыре стороны, чтобы весь египетский народ, по указу султана. отныне жил, пил, ел, спать ложился и вставал по часам и пушке, по русскому порядку. Пушку зарядили на крепости, примерно так в полверсте от часовой башни. У пушки часовой, чтобы палить "по часам"; на башне при часах — второй, чтобы "по пушке" часы ставить. Пришло время султану фрыштыкать — часы бьют, пушка палит. Султан за стол сел, выпил, закусил. Прелестно? А между тем и часовой на башне свое дело правит. Услыхал пушку и видит, что часы против пушки на малое время ушли вперед, и переводит стрелку часовую несколько назад. На другой день тоже. Все идет по русскому порядку: часовой в крепости дает знак палить по часам; часовой на башне действует по способности — отводит стрелку назад. Сигнальщик при часах приноровился: уж не ждет пушки, а переставляет стрелки заранее наглазок, а сам пошел по своим делам. И замечает его величество, египетский султан, что-то неладно: червячок в брюхе шевелится, фрыштыкать самое время — червячка заморить, а часы не бьют, пушка не палит… Дальше — больше! Фрыштык готов, перестоялся. Уж пора бы обедать. Солнце закатилось. а с крепости: "Бум!" "Динь-дон!" — часы на башне: полдень! И солнцу надо быть в зените. Надо бы спать, а по пушке приходится вставать. Весь египетский порядок рушился. Велел султан пушку отменить, часы на башне не заводить и стал опять жить по солнцу. Во-время позавтракал — выпил, закусил. Во-время встал, вовремя започивать изволил.
Степан подумал и впервые спросил Поступаева робко:
— Это правда, дядя Поступаев?
— Истинная правда. Своими глазами видел сколько раз. когда мы входили в Александрийский порт: на башне часы кажут три четверти восьмого, а утра или вечера — неизвестно.
Степан, нахмурясь, задумался. Поступаеву стало его жалко:
— Ты насчет этого, хлопчик, лучше не думай — ум за разум зайдет. Это и штурман не всякий поймет.
— А дедушка Бутаков?
— Он-то? Адмирал? Наверняка. Очень кстати — пойдем-ка к нему, он тебе все разъяснит. Он, поди, сейчас солнце ловит.
— А какие часы самые верные, дядя?
— Чудак человек! Солнечные часы показывают истинный полдень. А из всех солнечных часов потемкинские часы, у Бутакова в саду, самые верные из всех. Поди к мамаше, просись к мабуле Мине. Да руки мой хорошенько с мылом. Ногти ты не грыз? Покажи-ка. Ну, ладно. Иди просись. Очень кстати — и мне надо адмирала спросить; нет ли от Григория Ивановича решения. возьмет меня из роты на "Владимира" иль нет…
"Потемкинские" солнечные часы стояли в саду при доме, где проживал адмирал Бутаков. Дом слыл в Николаеве под названием "Муромцева лома". Если покопаться в николаевском городском архиве, то окажется, что дом построил рыботорговец Муромцев в самый год основания города Николаева — в тысяча семьсот восемьдесят четвертом. Дом скоро перешел в казну — Муромцев разорился и убежал. Через полвека о купце забыли, и про дом сложились две легенды. Замечено, что в молодых городах больше легенд, чем в старых. О старых городах сочинять легенды не позволят историки: покопаются в архивах и разоблачат легенду, восстановив историческую истину. Например, Москва — город исторический, а Петербург — город легендарный. Про Петербург слагали легенды Пушкин. Гоголь, Достоевский, а кто. им равный, сложил легенду про Москву?.. Так вот первая легенда про "Муромцев дом" гласит, что небольшой курганчик в саду дома — могила старшего русского богатыря Ильи Муромца. Тут он хотел поднять "малую сумочку переметную", в которой заключалась тяга земная, не осилил — не поднял, а сам ушел в землю. Над ним насыпали курган. Вторая николаевская легенда таит в себе зернышко исторической истины. Будто бы так. С небольшого курганчика в нынешней муромцевской усадьбе Потемкин обозревал окрестность — степь, лиман и взморье, когда решил тут основать город и главную базу Черноморского флота. Тогда на кургане стояла каменная баба. Потемкин велел ее убрать, а на ее место поставить солнечные часы в виде большого гранитного куба. Никаких надписей на камне нет. а только грубо изображены солнца в веселых волнистых лучах: по волосатому солнцу на каждой из четырех вертикальных плоскостей.
В Николаеве не говорили, что вице-адмирал Бутаков "проживает" в Муромцевом доме, а что он на нем "держит свой флаг". Говорили так не без причины. Выйдя в отставку. Иван Николаевич первое время и на самом деле подымал в высокоторжественные дни адмиральский флаг на флагштоке. венчающем бельведер[12] Муромцева дома. Со всех точек зрения это нельзя признать правильным и даже следует считать незаконным. И если на это смотрели сквозь пальцы, то из уважения к старику — он был не без причуд. Когда же начальником штаба Черноморского флота стал Корнилов, человек взыскательный и в малом и большом, в службе щепетильный до чопорности, то он "дружески" посоветовал Ивану Николаевичу не подымать на доме адмиральского флага. А какой же? Ну. хотя бы свой родовой, гербовый. Такого нет? Ну, трехцветный флаг, торговый — красно-сине-белый. какие все обыватели подымают в высокоторжественные дни. что не только разрешается обывателям, но даже вменяется им в непременную обязанность.
— Над моим домом (Иван Николаевич чуть не сказал "кораблем") — торговый флаг? Нуте-с, адмирал, оставьте для прочих эти…
Иван Николаевич не нашел подходящего слева, чтобы им выразить свой гнев.
На отношения Корнилова с Бутаковым легла тень. Иван Николаевич, конечно, последовал "дружескому" совету Корнилова, но не стал подымать никакого флага, и в высокоторжественные дни флагшток Муромцева дома оставался, так сказать, голым.
Если верно, что вице-адмирал в отставке Бутаков держит флаг на Муромцевой доме, то и дом этот приходятся считать флагманским кораблем, но не Бутаков командовал кораблем на суше, а его супруга. Она была десятком лет моложе Ивана Николаевича: ей в 1853 году перевалило за половину седьмого десятка (адмиралу исполнилось семьдесят шесть). Родом из Финляндии, она. однако, не была "чухонкой", а вернее — шведкой и принадлежала к той породе белокурых северных женщин, которую мы встречаем и в Норвегии, и в русской Карелии, и на русском Поморье — с голубыми ледовитыми глазами, нежным румянцем по фарфору шек я пурпурными губами. Статные, рослые, однако с маленькой ногой, сильные, с крепкой рукой, они способны, когда мужья уходят в "дальнее", годами на берегу охранять жар очагов, чтобы от него зажечь маячные огни мужьям и братьям, когда они возвращаются домой. А бывает и так. что эти дочери и жены моряков и сами водят корабли в тесных просторах северных морей.
За полвека жизни с женой Бутаков исчерпал весь запас ласковых слов и теперь чаще всего звал жену "моя маленькая Мини". производя это имя от латинского слова minima[13], а не от имени Минна, как можно подумать. Матросы прозвали адмиральшу Миной, что тоже имело основание. Иногда адмирал ссорился с "малюткой Мини" и тут пускал в ход самые крепкие слова. "Ну. милая моя!" — означало, что адмирал очень рассержен, да и у "малютки Мини" уже появлялись признаки близкого взрыва и льдистой влагой блестели глаза. (Мокрых глаз у женщин склада Мини не бывает никогда.) "Матушка моя" — означало, что адмирал разгневан и что вслед за тем произойдет изрыв. Мина взрывалась, не причиняя, впрочем, никому вреда. Эти взрывы "малютки Мини" скорее можно сравнить с благодетельной грозой.
Гроза, освежив атмосферу, проходила, и адмирал Бутаков, успокоенный, напевал самое любимое нм из церковных песнопений:
Когда Стешок Макаров научился ходить, то скоро стал вхож на флагманский корабль "дедушки" адмирала и сразу уловил чутким ухом ласковые, милые звуки в голосе адмирала, когда он обращался к адмиральше.
Нянька Ничипор (он еще не был тогда произведен адмиралом в дядьки), веля Стешка в первый раз в Муромцев дом, наказывал:
— Глядя у меня! Дедушку себе мы нашли, теперь дело за бабушкой. Не бойся, если Мина взорвется — беды нет: в крайности пойдем назад домой и без бабушки проживем!
Однако сам Ничипор несколько боялся подорваться на мине.
Он вел Стешка на буксире к трапу флагманского корабля не без опаски: флагман-то звал в гостя, а что скажет командир корабля?
Войдя через распахнутую настежь кухонную дверь (знак плохой!), и нянька и Стешок услышали громкий разговор. Адмирал крупно говорил с "малюткой Мини". О чем говорили они. трудно разобрать: ее звонкая речь походила на трескотню ружейной перестрелки. ("На абордаж сцепились", определил Поступаев.) Однакоже Стешок сразу уловил, что женский голос выстреливает через пятое на десятое все одно и то же слово:
— Полли! Полли! Полли!..
На это в ответ, подобно выстрелам из бомбической пушки, адмирал басом громыхал:
— Малютка! Железнов… Бум!
— Полли!
— Милая моя! Не пыли! Железнов… Бум!
[11] Фрыштыкать — завтракать: три четверти восьмого, а утра или вечера — неизвестно.
[12] Бельведер — башенка над крышей дворца, богатого дома, откуда открывается вид на окрестности.
[13] Minima (лат.) — самая маленькая.