Читать книгу «Казачка» онлайн.
Пошли дробушки, звонкий голосок. Юбка колокольчиком. Это уже объявленная Таськой Рита Ивановна. Аркадий там же. С аккордеоном, конечно, другая картина.
Таська «подзарядилась», ввалилась в вагончик красная, веселая и, улегшись спиной на прохладные доски вагончика, сообщила:
— Девки! Сдохну, тело спалите — и прах в Мелитопольский горком партии!..
Покряхтела, отдышалась и встала.
— Костик, дай бабушка сядет.
Костик повиновался и перенес молоток и конфеты на другой край стола.
— Бабушка, видишь, сколько я уже наколол…
Глядя в окошко, Таська ткнула меня в бок:
— О! Мой идет — чернявый!.. Люблю чернявых…
— А может, он лысый, — меланхолично сказала Клара Петровна, держа руки в карманах английского пиджака. — Прошу тебя, — обратилась она к следующей выступающей, Эльзе Степановне, — не говори про «пальмовую ветвь».
— Хорошо, — покорно пообещала Эльза Степановна. Она была слезлива, глазки увлажнялись по любому поводу. На концертах показывала, как озвучивает птичек, собачек, свинюшек в мультфильмах. Частенько мы ее просим не жаловаться на актерскую судьбу. Зрители ведь не помощники.
«Пальмовая ветвь» — откуда она? Дело было так: получила когда-то Клара Петровна спецприз. За первую и последнюю роль в кино. На какое-то время энергия роли ввела ее в ряд известных актрис, потом приходилось самой напоминать. Шли годы, все объявляющие путались, как назвать приз, и обозвали его «пальмовой ветвью».
«Пальмовую ветвь» все-таки не оставили в покое. Ею «награждали» любого из выступающих — для понта…
Я себя барыней чувствую. Одета во все американское — и платье, и туфли… Ведь я только что из Вашингтона. Вспоминаю, как нам в прохладном мраморном банке дали по семьсот долларов. Мне казалось, могу купить все — от парохода до Канарских островов…
Загнивающие капиталисты! Как удобна одежда, как невесомы туфли, мягкие, с низкой шпилькой! Только теперь я поняла, насколько хорошая одежда снимает с человека все комплексы. Нога тридцать девятого размера стала изящной, небольшой. Что говорить — я стала много лучше при американском шмутье. Пораньше бы…
На конгрессе в Белом доме, в библиотеке, попросили дать интервью. Я справилась. А когда спросили конкретно, провалится или не провалится наша перестройка, по-плебейски заявила:
— Никогда!
«Черт ее знает, — негодовала потом, садясь в шикарную машину, — что это такое — перестройка».
…Очнулась — объявили меня.
Я направилась к листу фанеры, не допуская, чтоб шпильки погружались в песок. Жаль туфель — может быть, больше таких не будет…
Пожевала я какой-то текст, чтоб собраться с мыслью, — и потом пошло. Это мы умеем.
Бурные аплодисменты. Возвращаюсь с букетом полевых цветов в вагончик.
Чернявый из-под телогрейки достает колбасу в бумаге, снимает картуз и освещает вагончик лысиной во всю голову. Мы вздулись от попытки удержать смех; на наше счастье, он вышел и кликнул напарника.
— Ой, ой! Где мой корвалол? — разрываясь от смеха, взмолилась Таська.
— Нет, девчонки, какой корвалол? Вот корвалол. — Чернявый поставил на стол бутылку водки и начал расставлять граненые стаканы, резать колбасу.
Пить-то мы не очень, но никогда не настаиваем на том, чтобы убрать выпивку, — под это дело выпьют устроители шефского концерта.
Смотрим, кладет каску на краешек скамьи рабочий.
— Иди, Шурка, не стесняйся.
Шурка и не собирался стесняться.
Разлили всем поровну, чокнулись, отпили по глотку, а «ребяты» до дна. Стали прилипать лица к решетчатому окошку. Чернявый задвинул его картоном, на котором был наклеен плакат с инструкцией по технике безопасности.