— Кто?.. Моряк?.. Откуда взялся? С вашей школы?! А ты при чем? Ты при чем, спрашиваю! Вернулся из армии?.. Где будете жить и на что? У нас?! До какой осени? А дальше? Родителей видела? К ним едете? Далеко? Владивосток? По любви выходишь или по расчету? По любви? Правду и только правду. Ребенок? Где? Ну да… Комната? Туда наладились? Слышу — не глухая.
Звякнула трубка.
Райка села на стул побледневшая. Потом рванулась и выписала еще три минуты. Полились слезы.
— Доченька!.. Я не против… Что ж ты не сказала раньше?.. Мы ж дружим с тобой. Что? Кинорежиссер?! Какой… Дай вам Бог… — Она положила трубку на рычаг. — Пошли…
Засветился восток голубизной. Мы пошли не торопясь, теперь уже скоро одеваться — и на грим.
— Он кинорежиссер? — спросила я осторожно.
— Нет, я. Дочка просила сказать, что я режиссер.
Рубероид
Подружки мои дорогие! Кому «за», кому «до», а вообще — давно вернувшиеся с ярмарки. Люблю наблюдать за вами, видеть вас. Как старательно собираете свои актерские аксессуары и сломя голову мчитесь выступать, бесплатно выступать где потребуется. Будь то воинская часть, или ЖЭК, или больница.
«Шефака давить» — называется на языке актеров шефское выступление.
Помню, прилетела откуда-то, а в Москве субботник. Люди копошатся, метут, стригут, песенки поют, в цехах проценты выдают, а я?!
Хватаю концертное платье, туфли — и в Дом кино.
Там шел вечер, и вел его Олег Анофриев.
— А ты чего? Тебя в списках нет.
— Так впиши. Я неохваченная…
Толстенькие, с подагрой на ногах. Газ, люрекс, парик, немодные лаковые туфли, бисер…
По ходу того как облачают себя в сценические одеяния, спина как-то выпрямляется, появляется осанка; накладывается умеренный грим… Священнодействуют; душевный подъем.
Кто-то давно выпал из обоймы действующих и известных. «Помните, там дама выбрасывается на ходу поезда, — это я…» Бывают такие напоминания зрителю о своих актерских деяниях. Зритель внимательно слушает, уважает, виня себя за плохую память, не вспомнив вывалившуюся из поезда…
Нашему поколению вместе со знакомством с профессией наказывалось: общественная жизнь, служение народу, патриотизм — это неотъемлемая часть звания советского артиста.
Нам крепко привито это с юности, и носит нас нелегкая — то на открытие строек, то на вручение грамот и знамен в праздничные дни. Это свято. Это безукоснительно. Стали платить за выступления, а от «шефаков» все одно артисту не отвертеться.
От «шефаков» теплеет сердце любого начальника: то вагонку надо выбить для постройки детсада, то шторы для дома ветеранов. И не счесть, сколько бытовых потребностей удовлетворялось путем шефских концертов.
Бывает, в ГАИ улыбнемся, поздороваемся, выпросим, чтобы простили товарища за нарушение; бывает, в кабинете главврача встреча. Назавтра принимают, к примеру, в Институт курортологии кого-то с болезнью диска в спине или на водную вытяжку.
Что за чудо — искусство!
Есть, конечно, и пышные концерты — с именами, транспортом, угощением и оплатой. А эти маленькие, задворные действа с не меньшим вниманием и благодарностью принимаются рабочими, колхозниками, военными.
То грустим, то радуемся, то делимся лекарствами — кому от давления, кому от нервов.
Так получилось, что мои роли дольше держались в памяти людей, и на такие мероприятия подружки считают долгом пригласить меня для пущей важности. Куда ж я денусь?
Идет несмолкаемый перезвон с вечера. Всю «черную» работу берут на себя.
Какая это прекрасная тусовка целый день! Сперва подъезжает, качаясь как уточка, допотопный автобусик с только что повешенными занавесочками из плюша зеленого или оранжевого цвета. Устроительница — Таська-политкаторжанка. Мы ее так назвали за принадлежность к компартии, внушительный возраст и короткую стрижку. Орет с утра до ночи бывшим меццо-сопрано. «Тише, Тася!» — когда не до нее. Она не обижается и умолкает.
Выхожу к автобусику. С первого сиденья мигом соскакивает пацаненок — и к бабушке Тасе на руки. Переднее сиденье заготовили для меня. Я ворчу, недовольная таким предпочтением, но это делается по-свойски.
Сегодня едем на стройку. Выбивать для Таси рубероид. Ей крышу дачи крыть нечем. Рубероид, как и всё у нас в стране, дефицит. Приезжаем. Час дня. Лепит жаркое солнце; у рабочих на стройке перерыв.