— А где берет?
— Отец привозит для коллекции всякую военную форму. Сын любит.
— Это ж форма военная!
— Без знаков отличия форма становится просто одеждой, поняла?
Я не ответила, потому что навалилась на меня путаница событий. Бежать, бежать к Эле! Там тихо! А эти — пусть их…
Как же хорошо стало мне у камина на Элиной даче. Красота! Трещат дровишки… Вижу — телефон, решила позвонить домой.
— Мам! Ну как вы там?
— Чего кричишь? Я не глухая. Как у вас?
— У нас? У нас чинно-благородно, едим, беседуем.
— Паняйте (погоняйте домой!), — чем-то недовольна мама…
— Зоя, поехали домой!
— Не дури, ополоснемся в озере.
— В озере? Это хорошо. Пойдем.
Пошли к озеру. Эля уже плавает. Разделись и мы.
— А чего она косынку не сняла?
— Лысая она, с рождения. Пушок только.
— Ой, боже!
— У нее парики из Парижа какие хочешь.
— В Париж ездила?
— Разве только в Париж! Мы за границей с нею и познакомились. Я на соревнованиях была, а она с родителями.
Поесть бы… Как тут едят вкусно… На ужин карп в сметане, салаты, блинчики с мясом, печенка жареная с картошкой, печево сдобное. Теперь уже не предлагали. Все стояло, бери что хочешь. Мы хотели всё и всё ели. И тут до неприличия захотелось спать, спать, спать… Никто нас не останавливал. Мы легли с сыном на широкую кровать и с наслаждением растянулись кто как хотел. Я лежала на спине и следила, как на потолке шевелятся тени ветвей, освещенных фонарями.
Задумалась. Собрать мысли не могу. Сын поднимается на локоть и заговорщически шепчет:
— Давай здесь насовсем останемся.
— А папа?
— Мы и папу сюда возьмем.
— Завтра поговорим.
…Оказывается, не сменив положения, я спала до самого утра, и теперь потолок играл рябью от воды в бочках, освещенной солнцем. Как только веки поднялись, еще не пошевелившись, я увидела в двери женщину в кокошнике.
— Чаёк?
— Да не… Мы встанем, тогда…
На Марсе жить нельзя. Пора домой… Я скоренько доела завтрак и, не глядя сестрам в глаза, стала собираться. А нас никто и не уговаривал остаться.