Отвлеклась — ну ничего! На хорошего человека.
Так вот, значит, мама приехала. Наташка в восьмом классе, сын еще маленький. Я на репетиции. Муж где-то в киноэкспедиции. Борщ кипит, белье полощется. Мама крутится, ждет к обеду. Глядь — машина черная подъезжает. Выходит дяденька и, узнав, что меня нет, отдает маме конверт для передачи. Та закаменела, глядя на нестандартный конверт с вышечкой в уголке.
…Где виноватые? Что будет?.. Кому письмо? Нонке…
Опять вижу: мама ни жива ни мертва.
— Что?
— Ой, дочка, письмо… Важное. Ты глянь, какое важное…
Беру конверт как гремучую змею, нюхаю. Ничем не пахнет. Извлекаю лист с такой же на уголке башенкой, как на конверте. «Нонна, дорогая, зачем ты сделала вид, что не заметила меня?..»
— Ну, Вера Григорьевна! Дура одна лазит и лазит за мною по пятам.
— Вот сука! — охотно включается соседка.
— Да, может, она и хорошая… Но мне на дух не нужна. Эля, дочка замминистра. Не бойся, мама! Ей в голову вдарило — дружить! И на спектакль ходит, и на улице перестревает.
— Так это ж хорошо, что дружить… Люди уважают, значит, — говорит мама.
— Ой, мама! Если я актриса, то со всеми должна дружить? Я ж тоже человек — кто-то и не по вкусу.
— Потерпи. Пускай. Человек походит, походит да и перестанет.
— Эх, тут написано: на дачу в гости в субботу. Машина придет. На какую дачу?.. На черта они мне сдались!..
Мама надолго замолчала, взяв в руки письмо. И как прежде, нашла лучезарный, верный вариант:
— А съезди, доченька, чего на рожон лезть. Сыночка возьми — и прокатитесь.
Я не ответила — мне всегда претила людская навязчивость. Мама положила руку мне на плечо и убедительно сказала:
— Съезди, дочка. Так будет лучше.
Утречком спускаемся с сыном к машине, а мама и Вера Григорьевна на кухне давят лбами оконное стекло. Наблюдают.
— О, Зоя! Мам! — повернулась я к окну. — Зоя Холщевникова! Чемпион мира, коньки! Радость-то какая! Зоя здесь, а Эли нет…
Залезаем в машину. Кинула взгляд на окно. Вера Григорьевна, дымя «Беломором», послала воздушный поцелуй.
— Поехали, — тихо приказала шоферу Зоя (она села с ним рядом).
Машина мягко взяла с места, Зоя заговорила:
— Ну что, удивилась?
— Конечно, удивилась.
— Вот попросили. Да не бойся, не покусают. Я с Элей давно дружу.
Машина шикарная. Мелькает Подмосковье: лес, поляны — красота! До чего ж богато, до чего ж прекрасно! Мчимся, перебрасываемся с Зоей пустыми фразами — она скорее подруга мужа, а не моя. Он был спортивным фанатом, всё таблички футбольные заполнял. Велел болеть за «Спартак», а я заболела «Торпедо», потому что, когда знакомилась с игрой в футбол, «Торпедо» «действовало», как объяснял мне муж, и выиграло. С тех пор я болела за «Спартак», только чтоб Слава не скисал, а втайне, конечно, — за «Торпедо».
Сын заскучал — укачало немного. Я взяла его на руки, прижала к груди. Глазки закрыл.
Едем. Наглядеться не могу, как «косит наша косилка», — и машины в сторону, и люди. Мчимся себе без задержки. Влетаем в прохладу, запахи сосны и сена. Летний день в разгаре. Какие мы с сыном важные — отдельно едем, одни!
Вот и дача, Зоя вышла открывать ворота.