— Это ничего… Это так надо — на поминки… — пояснила женщина. — Люди от души… преподношение.
Кажется, совсем недавно большой блестящий автобус забирал маму, трех моих сестер и увозил их из совхоза в Большой театр на репетицию предстоящего концерта самодеятельности, в котором будут выступать артисты со всей страны. Это была ее стихия! Как пылко она распоряжалась аранжировкой, чтоб петь на четыре голоса. Жаль было маму: мы видели, как она держалась за правый бок перед выходом, превозмогая боль.
— Сестры Мордюковы! — объявляют.
Я сижу в партере, наслаждаюсь красивым пением, горжусь своими самыми близкими. Меня в концерт не включили, потому что я профессиональная актриса.
В последний раз, возвратившись с репетиции, мама с белыми губами села на табуретку и сказала:
— Простите меня, дети, больше не поеду.
Вскоре ее забрали в стационарную больницу. Руководитель самодеятельности расстроился. Оставил сестер моих Люду и Наташу спеть в два голоса «Сулико». Иностранцы аплодировали им вовсю: две хорошенькие девушки со светлыми косами прекрасно исполнили песню на грузинском языке. Получили приз: газовые косыночки и браслеты грузинской чеканки. Мастер — Коба Гурули. Когда пришли к маме, она приподнялась на постели и, радостная, попросила дочерей: спойте «Сулико» как там и станьте так же, как там, на сцене.
Да, она могла бы стать прекрасной актрисой, это все замечали. Известные режиссеры и актеры интересовались, когда приедет Ирина Петровна. Я уже писала, что ею восхищался Алексей Денисович Дикий. Он грустнел даже, слушая мамино пение. Самойлов, Герасимов, Шпрингфельдт, все они были в восторге от тембра ее голоса, ее музыкальности. Как же несправедлива судьба. Только стали выпутываться из тисков тяжелой жизни. Попели бы на радость себе и людям. Нет, умирай! Да помучительней, подольше!
Плакать уходили в лес, чтобы она не видела наших слез.
— Как умру, не плачьте… Пойте наши песни, которые мы вместе пели.
Материнское сердце как бы загодя, авансом утешало плачущих детей.
С похорон пришли, я села к столу, кем-то накрытому для поминок, и подумала: «Я не дочь… я ничья не дочь. Я тетка». Физически прочувствовала — тетка.
Мамочка, дорогая, мне и сейчас тебя не хватает, хотя я уже старше, чем была ты.
Часть II
Не плачь, казачка!
Утречко
Раннее летнее утро. Цветет яблоня. Сидим под нею и завтракаем. Появляется в частоколе личико соседского мальчика Толи.
— Нонк! Вы завтракаете?
Я ехидно молчу — обижена на него.
— Вы пышки едите?
— Пышки, — говорит мама.
— Нонк! Если б у меня были пышки, я б тебе дал.
— А вы еще не завтракали?
— Не-е, у нас корова не доится…
Я как можно выше поднимаю пышку, намазанную медом, и, задрав голову, откусываю.
— Нонк, вы с медом пышки едите?
— С медом! — отвечаю.
— Если б у меня был мед, я б тебе дал.
— Заходи, — приглашает мама.
— Ему нельзя, — говорю.
— Почему, Толик?