— Стоп! — крикнул Герасимов. — Не надо басню. Расскажите лучше про ботинки дяди.
«А он откуда знает?» — мелькнуло у меня. Я не рассказала, а пересказала вчерашнее. Получилось вяло и скучно — не было того прекрасного сочинения на ходу, нерва, счастья…
Пауза.
Герасимов призадумался и пригласил девушку из коридора.
— Представьте себе, что вы едете в поезде и вам надо познакомиться.
Что-что? Как это? Ой, как интересно!.. Интересно…
За этюд поставили пять с плюсом: я перевоплотилась в пассажирку как надо. Мне опять было хорошо, жарко, сердце тарахтело в ушах… И-и… покатила я в загородное общежитие на станции Лосиноостровская. Все думала: «Недаром меня в детстве называли артисткой и подруги, и родственники».
Правда, мои актерские наклонности прибавляли хлопот моим бедным учителям, потому что класс рассмешить или с уроков всех сагитировать уйти — тут уж я была на первом месте. Что же касается математики, физики, химии, то это для меня было лишь обозначением урока, и больше ничем. В этой же школе учились мои братья и сестры, и им всегда за малейшую провинность учителя, назидательно грозя пальцем, говорили: «Ты что, хочешь быть как твоя старшая сестра?»
Аттестат зрелости я все-таки получила. Но как?! Всегда в трудную минуту добрые люди найдутся, живой обмен — великая сила для школы. Ольга Пастухова все за меня решила, а я ей сочинение написала на пятерку… Получила я, значит, аттестат — и все, уехала. Забыли обо мне. И вдруг проходит четыре года, на экране «Молодая гвардия», и злополучная старшая сестра исполняет в ней роль Ульяны Громовой. К тому времени пошла в школу моя самая младшая сестричка, и ей, точно так же грозя пальцем, учителя стали говорить: «Бери пример с твоей старшей сестры!» Потом мою фотографию повесили среди лучших людей школы, а следом я там и в отличниках повисела. Но вот в Институте кинематографии я уже была натуральной отличницей. Уж как я старалась, как мне нравились все специальные занятия! Я горела вся. Был, правда, инцидент один, грозились исключить за неуспеваемость по общеобразовательным предметам, но, правда, обошлось. Однако об этом позже…
На каждом худсовете хвалили по спецпредметам, и до меня доходили результаты педсоветов: «Такая девушка талантливая, приехала с Кубани, правда, еще не отесанная какая-то… Вот она поучится, наберется культуры, образования, из нее может получиться хорошая актриса». А я стараюсь еще пуще.
Вообще время учебы можно было бы вспоминать как сказку, если б не одно «но». Это наше, будь оно неладно, «материальное благосостояние». Как-то так получилось, что тех девочек на стеклянных каблуках не приняли. Каблуки да туалеты заграничные были, а вот чего-то другого за душой не оказалось. И набрали нас полный институт одних голодранцев. Одежда у нас была «веселая»: у кого пальто из солдатской шинели, у кого телогреечка. И вообще много аксессуаров военного обмундирования: планшеты кирзовые вместо портфелей, шапки-ушанки с вмятиной от звездочки, котелки, ботинки солдатские. Все это приобретали по толкучкам.
У меня было пальто из морской шинели, мама сама сшила, а вот на подкладку «духу» не хватило. Так я и ходила, мерзла, пока Татьяна Лиознова не пригласила к себе в гости. Я уже собралась от них на электричку, когда ее мама протянула мне телогрейку, мы с Татьяной с трудом впихнули ее в мое пальто, и я, хоть тогда молодая и худая была, все же едва влезла в это сооружение. Застегнули пуговицы, умяли все как надо, и я поехала в общежитие. Как барыня ехала — тепло, непродуваемо. Так я и ходила в институт. Правда, руки немного не опускались и не сгибались, как у тряпичной куклы, — так все было утрамбовано, зато тепло. Некоторое время, честно признаюсь, избегала встреч с подругой: насовсем дали телогрейку, думала я, или на один вечер? Татьяна потом хохотала от души, узнав о моих опасениях.
А тут еще голод… Есть хотелось все время, и сильно.
Бывало, и во сне еда снилась, просто хлеб, а глаза откроешь — кроме инея на стенах (общежитие не отапливалось), ничего. И все же молодость может многое выдержать. Да и заложено в нас, видать, было немало. Помню, как до войны люди стали жить хорошо. Были же и оладушки со сметаной, и овощи, и фрукты. Вот это набранное в детстве и юности мы и расходовали, всё согласны были перенести ради волшебных слов «мастерство киноактера»…
Перешли мы на второй курс, и вдруг институт буквально охватила паника: будет сниматься фильм «Молодая гвардия», и не просто сниматься, а все роли там будут исполнять студенты. Как тревожно и ревниво забились наши сердца! Как нам всем хотелось попасть в этот фильм, ведь мы же сами были дети войны.
Затаились, ждем: кому же выпадет такое счастье? И вот когда С. А. Герасимов, режиссер фильма, и А. А. Фадеев стали выбирать студентов на роли молодогвардейцев, то решили не игнорировать внешнее сходство с героями. Я тогда, говорят, была очень похожа на Ульяну Громову, и меня взяли.
С тех пор прошло много лет. Было много картин, ролей, но «Молодая гвардия» осталась самой дорогой, как родная сестра, — это была наша путевка в творческую жизнь. Конечно, артисты мы были еще «зеленые», профессионализма у нас было маловато, но живая история войны, увиденная собственными глазами, атмосфера Краснодона, куда мы приехали на четыре месяца и где нас приняли со всей душой, — все это создало вокруг нас такую обстановку, которая исключала всякую фальшь.
Краснодон
Да, приласкал нас Краснодон, который все еще был городом обшарпанным, разбитым, как и многие села и города в то время.
Шуму, шуму-то! Слишком торжественно получилось с нашим приездом. Все — и пионеры с горнами, и жители, и родители погибших молодогвардейцев — были несказанно рады нашему появлению, как будто можно было чем-то помочь их горю.
А может, потому нас так встречали, что человеку вообще свойственно отвлекаться от тяжелых дум и дел и направлять свой интерес к происходящему, к тому, что наступает новый день.
Расселились в школе, которая с начала лета уже не работала, на общежитский манер. Детвора местная тащила нам все, что под руку попадется — кто тазик, кто рукомойник. Часто потом вспоминала о таком усердии: что это? Почему детвора так яростно помогает и служит? Услужливость ли, угодничество или просто широта души?
— Вот бы лавочку у ворот… — размечтался кто-то.
— Сейчас! — кричит какой-нибудь пацан.
Нет, это не лакейство. Интересно ведь: кино будут снимать! Артисты приехали!
На следующий день Герасимов решил устроить чай, пригласив на него и родителей погибших молодогвардейцев. Выбрали самую большую комнату, разложили на столе бублики, карамельки. Ждем-поджидаем. Все родители в сборе, нет лишь матери Сергея Тюленина. Наконец вкатывается этакий краснощекий шарик, старушка пухленькая лет шестидесяти пяти. Ямочки на щеках — ну, кажется, сама доброта! Но не тут-то было! Не поздоровавшись, она подошла к столу, хлопнула по нему маленькой, но сильной ладошкой и, обведя взглядом всех сидящих, с ликованием заявила Герасимову:
— Ну вот что, дорогие наши гости, и вы, их главный начальник, я дойду до Молотова, до Сталина, и эту всю вашу лавочку прикроют!
— ?!!
— Этот, понимаете, приехал и черт-те чего написал! В нем еще надо разобраться.
Бедные земляки мяли платочки в руках, сгорая от стыда за свою «подружку».