Читать книгу «Казачка» онлайн.
— Не-е, спасибо. Так полезнее.
А какая уж там «польза»! Два шажка пройдет, остановится. Еще два шажка — и снова остановка. Дышит шумно и хрипло. В один день он успевает обойти один хутор. От прохладненького компота или простокваши не отказывается. Пациенту велит лечь на траву. Сам сядет рядом и осматривает: помнет живот, постучит пальцами по позвоночнику. Пацан норовит выскользнуть: «Стоп! Ты куда?!» Хвать за ногу…
— Ты в реке долго сидел, курносый. Знаешь, что у тебя скоро верба из попки вырастет? — Пацан замирает. — Вот тебе утром и вечером по одной таблетке.
— Горькая? — гундосит пациент.
— А как же? Еще какая!
— У-у-у…
— А премию хочешь?
— Хочу! — бойко встает пацан.
— А… Это заслужить надо. Сначала таблетку, а потом вкусное лекарство.
Доктор достает из широких штанин бутылочку гематогена и наливает несколько капель в золотую стопочку размером с наперсток.
Насчет меня он тоже справлялся:
— Ну как тут моя Нунча? — Не заходя во двор, улыбается мне в окно. — Поди ко мне, любимая Нунченька, угощу гематогенчиком. Так уж и быть…
— Да я уж здоровая детина, маленьким отдайте.
— Пока не выпьешь, не уйду.
Я смеюсь и с готовностью открываю рот — вкусно.
— Геронтий Александрович, а почему вы меня называете Нунчей?
— Принесу тебе книжечку Максима Горького. Вырастешь и прочтешь.
…Лошадь убила Колю-Портартура. Она дремала стоя, а Коля подошел сзади с ведром, чтоб ее попоить. С хвоста-то нельзя подходить. Лошадь, испугавшись, ударила задним копытом Колю по голове. Народ собрался. Геронтий Александрович сел возле убитого, сжав кулак возле рта. Принесли рогожи, и он бережно прикрыл пострадавшего.
Жаль было на него смотреть и когда умница одна мучилась, мучилась от болей в ногах, да и послушалась народную докторицу: «Собери побольше пиявок и подпусти к больным местам». Та обрадовалась и подпустила их несчетное количество. Лежала в сарае и блаженно уходила от болей, а также от жизни…
— Боже мой, — дрожащим голосом произнес Геронтий Александрович. — Я догадывался, я говорил с ней…
На похороны пошел тогда впервые, до этого не ходил никогда, может оттого, что свою вину чувствовал.
Я все думаю и думаю о родном хуторе, о дорогих мне людях… Скольких уж нет… Ненароком и Геронтий Александрович скончается — похуже он стал, послабее. Недаром на кладбище пошел…
Может, вернуться мне домой? Может, все к черту — и эту Москву, и искусство? Я с ними хочу быть! Мне без них плохо!
Каретка
Саман — глину, смешанную с соломой, — сначала месят ногами, потом — для получения кирпича — орудуют кареткой. Это прямоугольная рама, сделанная плотником по заказу. У кого большая, у кого поменьше. В раму эту натаптывают месиво, затем осторожно выталкивают на траву, чтобы подсохло. Получается саманный кирпич, и испокон веку хата называется саманной. Заботливо хозяева обхаживают такую хатку. Часто белят, голубую каемочку наводят. Цветы рисуют, петушков. Она невысокая, и за нею можно ухаживать, как за малым дитем. Под окнами сажают цветы: панычи, чернобривчаки, граммофоны, рожу — мальву по-научному…
Для человеческого бытия тоже выдумывают разные каретки: живи честно, трудись, детей рожай, не будь скрягой, гордецом. Эта каретка вечна, да только не удержится человек в ее границах. Человек единожды входит в жизнь, в которой ему наперед уготован его путь. И каждому намечена судьба. Заранее расписал кто-то, как человеку жить. Смолоду и до конца. Он не думает об этом, потому что считает свои планы незыблемыми, уверен, что он хозяин жизни, — как задумает, так и сделает. В каретку эту входят любые пожелания: дети, работа, дом, угодная судьба и путевка в искусство.
Молодость с амбициями. Все препятствия легко устранимы. Не топят в общежитии? А ребята на что? К вечеру любыми путями добудут досок, натопят — и будет тепло. Помню, в лосиноостровском общежитии не стали мелочиться, спилили сосну. Она упала на провода — остановились две фабрики. За ночь все распилили, попрятали, натопили как следует, но наутро все обнаружилось. Пришли из милиции, стали акт составлять. На полтора миллиона убытку. Да что с нас возьмешь? Свалили на стихийное бедствие. Нам погрозили: так больше не делать! Мы, конечно, ни-ни. Зато неделю или две на обоих этажах черные голландки были раскалены.
На школьной форме, в которой я приехала в Москву, локти штопаны-перештопаны, заплатка на заплатке. Ну и что? Пошла в профком, дали ордер на покупку хлопчатобумажного изделия. Ох, изделие мое! Какое ты мягонькое и уютное — халат на пуговках. Запах-то, запах! Магазинный, шикарный. Никому и в голову не приходило, что я в халате по институту расхаживаю. Следующий заход в профком — парусиновые туфли на розовой резине. Потом купила на Тишинском рынке две пары ношеных шерстяных носков, распустила и самодельным деревянным крючком связала косынку.
— И все на наряды, все на наряды деньги тратите, — съязвил наш общий любимчик Ростислав Васильевич, преподаватель физкультуры.
Общежитие — это по мне, это отрада. Я первый раз и от мужа удрала, чтобы снова очутиться в гурте: кто голову в тазике моет, кто кофточку гладит. Готовимся к понедельнику — занятие по мастерству актера. Любимый и строгий Борис Владимирович с Ольгой Ивановной приедут. Это бал-маскарад, это праздник! Мало ли, что есть хочется и день и ночь! Всем хочется. Всем людям, всей стране неотступно хочется есть. Мы учили друг друга, как тренировать желудок, чтобы он не просил еды, чтобы не отвлекал от основной жизни.