— У меня даже божья матерь набита, — сказал он шепелявым голосом, — я и крест ношу всю жизнь, и молитвы читаю каждый день. И в церковь ходил, и на свечи не жалел денег. Всегда покупал самые дорогие, потолще которые.
— А сюда как попал? — спросил Саша.
— По глупости, — ответил тот, отводя взгляд в сторону, — избили мужика, забрали вещи. Деньги были нужны. Сейчас я жалею об этом.
— Это не первый твой арест, — сказал Антон, — здесь татуировки не колят.
— Там… по молодости еще было, — шепелявил мужчина, — Да кто безгрешен-то? Безгрешных не бывает.
— Верили бы все эти люди в бога, если б религия не обещала вечную жизнь? — спросила Ева.
— Таких религий не бывает, — сказал Кирилл.
— То есть, религии, которые ничего тебе не дают взамен, нету? — предположила Ева.
— Я не припомню. А какой смысл в такой религии?
— Просто жить по заповедям, — сказал Саша, — по совести и морали, быть добрым и помогать людям. Без награды в виде рая.
— Тогда никто верить не будет, — усмехнулся Антон.
— Да. Скажут, дайте — ка мне полистать список, я выберу другую, — сказала Ева, — где меньше обязательств и больше обещаний.
— А ты, девочка, не боишься так говорить? — сказал Кирилл, — смотри, как бы там не передумали наверху брать тебя.
— А чего мне бояться? Я не совершала никаких плохих поступков, а все остальное, как оказалось, для бога не имеет значения.
Она посмотрела на мужчину, который только что показывал наколотую божью матерь у себя на груди.
— Поставлю я сто свечек в церкви или прочитаю пятьсот раз молитву — какая разница, если я при этом проживаю мерзкую, подлую жизнь в отношении окружающих? Бога не подкупить свечками, даже если покупать самые дорогие и толстые.
— Как знаете, — сказал Кирилл.
Антон, Ева и Саша прошлись еще несколько раз вдоль коридора туда и обратно, потом вернулись в камеру.
К пяти часам вечера все заключенные собрались возле лестницы, которая вела к выходу. Ева выглянула из камеры, посмотреть что происходит. Кирилл встал напротив людей и заговорил на тему того, что Бог всех простит, что все могут ошибаться и что нужно замаливать свои грехи. Через минут десять проповедования он повернулся к выходу и громко начал читать молитвы. Люди стояли молча и иногда крестились. На молитву пришли все заключенные, кроме двоих, не считая Антона. Они были других религиозных взглядов и, видимо, сами молились своим богам. Робот охранник незаметно подошел сзади к людям и спросил, почему они собрались такой кучей, здесь это было запрещено. Заключенные никак не отреагировали на него. Саша подозвал охранника в камеру и объяснил, что они делают, но тот ничего не понял.
Повозка ехала очень медленно. Стражи слева и справа от Левия внимательно смотрели по сторонам. Двое конвоиров шли сзади, чтоб облегчить работу лошади. Держали в одной руке по деревянной булаве с металлическим наконечником, в другой — зажженные масляные лампы.
— Отец Мартин, похоже, Бог пытается помешать вам доставить меня в город.
— Хотел бы помешать, погубил бы обеих лошадей.
— А в гибели одной лошади, по-вашему, нет замысла?
— Нет.
— Ну ладно, ладно, я шучу конечно же.
— Левий, неужели вам совершенно не страшно?
— Совершенно.
— Почему вы не боитесь? Может вы и правда, как говорят, умственно больны?
— Чувствую себя абсолютно здоровым.
— Вас казнят сегодня днем. Почему вы не боитесь?