Так доныне и не вьёт себе сыч гнезда, а кладёт яйца прямо в мох или на вересковую кочку, как велел ему Лесной Отец.
И часто, когда в ночной тиши раздаётся голос сыча, люди недовольно говорят:
— Слышь, опять ленивый сыч свою песню затянул.
ВОРОБЕЙ ГОТОВИТ КВАС
Надумал однажды воробей пожить в достатке и решил:
— Неужто я всегда должен утолять свою жажду одной водой. Возьму-ка и сделаю себе изрядную толику крепкого квасу.
И сделал: слетал на мужицкое поле, выклевал из ячменного колоса целое зерно, зарыл украденное зерно в сырой мох, сел на него, подождал, пока зерно начало прорастать, взял потом проросшее зерно, отнёс на прошлогоднее пепелище, зарыл в золу, насушил солода, меж двух камней перетёр солод в мелкую и мягкую муку.
Потом прилетел воробей на берег озера, опустил эту мелкую и мягкую солодовую муку в воду.
Бежала мимо мышь, остановилась, спросила с любопытством:
— Эй, дядюшка воробей, ты что тут делаешь?
— Квас готовлю, — гордо ответил воробей.
— А мне разрешишь попить? — спросила мышь.
— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего — квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.
Мышь попила, почмокала, покачала головой. Покачала головой, ничего не сказала — пошла своей дорогой.
Примчалась во всю прыть собака с высунутым языком: она только что гнала зайца и больно ей пить хотелось. Увидела воробья, остановилась и спросила:
— Эй, дядюшка воробей, ты что тут делаешь?
— Квас готовлю, — гордо ответил воробей.
— А мне тоже позволишь попить? — спросила собака.
— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего — квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.
Собака пила долго и жадно, потом почмокала языком и тоже покачала головой, ничего не сказала — помчалась во всю прыть своей дорогой.
Затем пришла кошка — она недавно полакомилась куропаткой и её мучила жажда. Увидела она воробья, который предусмотрительно сел на высокую ветку, поздоровалась с ним и спросила:
— Эй, старый родич и друг, ты что тут делаешь?
— Да квас, всё квас, — ответил воробей новой гостье, не спуская с неё глаз, и взлетел на самую верхушку.
— А мне тоже дашь попить? — спросила кошка.
— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего, квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.
Кошка пила, пила, потом взглянула наверх, сказала медовым голосом:
— Ух ты, батюшки-матушки! Вот квас, так квас. От этого адского питья просто ноги слабеют!
— Ещё бы, я плохого не сделаю, — похвастался воробей и — фьють! — слетел на траву поближе к кошке.
Но кошка была сыта по горло, лишь взглянула на него уголком глаза и рассыпалась в ещё больших похвалах. Похвалив, облизнулась и, мурлыча, отправилась своей дорогой.
В сумерки прибрела к берегу старая лошадь, которая больше не работала — её держали только ради шкуры. Сошла, бедная, ковыляя, с берега, думая свои грустные думы, увидела воробья, пожелала вежливо ему долгих лет и спросила: