Но едва язык Сингха проник в ее рот, едва она ощутила опьяняющий вкус его поцелуя, как все мысли исчезли, растворились, словно туман ранним утром. И Марина ответила на его ласку.
Это был поцелуй-укус, поцелуй-наказание. Он терзал ее губы, желая насытиться. Она была для него источником, к которому он припадал, спеша утолить огонь, пожирающий его изнутри.
Сингх вдавил ее в жесткую койку всем своим весом. Но тяжесть его тела была такой знакомой и правильной, что Марина не чувствовала желания избавиться от нее. Наоборот. Ей хотелось, чтобы он прижался еще сильнее, слиться с ним, раствориться в нем. Стать единым целым хотя бы на миг.
Он обхватил ее руками и ногами, будто боясь, что она исчезнет из его объятий. Уткнулся ей в шею и застонал – глухо, отчаянно.
В этом стоне она услышала все: боль, тоску и желание. Страх ее потерять, страх причинить ей вред. Услышала его внутренних демонов, о которых он столько лет пытался забыть.
Стены камеры вибрировали, постепенно набирая полную мощь. Сингх чувствовал, как уже привычный раскаленный добела обруч сжимает его виски.
Боль. Адская боль, требующая жертву.
Это именно то, чего хочет его отец. Чтобы он сорвался.
– Я… я опасен… Ты должна оттолкнуть меня. Пожалуйста…
Марина с трудом разобрала, что он говорит, сквозь натужный гул сенсонаторов. По ее губам скользнула улыбка.
Она обхватила Сингха ладонями за щеки, заставила поднять голову и посмотреть на нее. В его глазах плескалось уже знакомое серебро, медленно закручиваясь в завораживающую спираль.
– Я не боюсь, – тихий уверенный шепот. – Ни капельки!
Запустив пальцы в растрепанные волосы аркхая, Марина потянулась к нему. Ее губы коснулись его подбородка, скользнули к уху, оставляя на коже легкие, почти невесомые поцелуи. Она сомкнула зубы на его мочке, немного оттягивая, и тут же зализала укус, жарко шепча:
– Давай, милый, возьми меня. Сделай это сейчас!
Больше убеждать не пришлось.
Последняя преграда, возведенная Сингхом между ним и Мариной, лопнула, выпуская на волю его внутренних демонов. С утробным рыком он набросился на девушку, покрывая рваными, жалящими поцелуями ее лицо, шею, плечи и грудь.
Ее одежда плавилась под его ладонями, превращаясь в ничто, обнажая кожу сантиметр за сантиметром. И губы – сухие обветренные губы обезумевшего от страсти мужчины – скользили по этой коже, оставляя огненные следы.
Там, где он касался ее поцелуем, вспыхивали искорки амуэ. Его собственное сияние откликалось на них. Сингх впитывал эти искры собственным энергетическим полем. Они насыщали его, наполняли свежими силами. И в то же время охлаждали пламя, причинявшее ему столько мучений.
Марина и не заметила, в какой момент они оба оказались полностью обнажены. Сильное крепкое тело прижалось к ней – кожа к коже. Мужские бедра вдавили в матрас, вынуждая раскрыться. Она покорно раскинула ноги, и горячий член уперся в ее вагину.
– Да! – выдохнула, подаваясь ему навстречу.
Впилась ногтями в лоснящиеся от света плечи мужчины.
Скрестила лодыжки у него за спиной.
Ответом был низкий рык.
Удерживая свой вес на руках, Сингх одним ударом вошел в ее влажную плоть. Замер, мелко дрожа от напряжения. На его руках вздулись мышцы и вены. А потом начал двигаться глубокими, размеренными ударами, получая и отдавая, забирая и даря, подводя их обоих к вершине экстаза, которую в этот раз он должны достичь вместе.
Теперь тело Марины жило своей жизнью, неподвластной рассудку. Она обхватила Сингха за плечи, уткнулась лбом ему в грудь и глухо стонала, чувствуя, что с каждым ударом он все сильнее проникает в нее, все глубже.
Она принимала его как самую важную часть себя. И сама в тот момент стала для него такой же необходимой частью, без которой нет смысла жить.
Все чувства сконцентрировались в той точке, что стала одной на двоих. Энергии их тел смешались, чтобы породить нечто новое, и над любовниками, сплетенными в жарких объятиях, вспыхнул ослепительный бело-голубой купол.
Гул сенсонаторов взлетел до предела.
Стены уже не вибрировали, а тряслись. По ним зазмеились черные трещины, мгновенно увеличиваясь и разрывая микротоннели силицена, глушащего амуэ.
Трещины становились все глубже. Серая облицовка, крошась, падала вниз. Гудение превратилось в навязчивый писк, разрывающий мозг…