— Ах, да, особенно твоей невесте — благородной амани, — Инга саркастично скривилась. Напоминание о гипотетической невесте неприятно кольнуло, еще больше раздувая огонь ущемленной женской гордости. — Как же мы забыли о ней! То есть, без благословения женушки ты даже трахнуть меня не можешь?
— Грубо, но верно.
— Ну, ты и мерзавец!
Охваченная гневом, она замахнулась. Не задумываясь, не представляя последствий, вскинула руку.
Где-то на краю подсознания вспыхнуло ожидание: вот, сейчас он схватит ее, вывернет локоть или просто уклонится с траектории. Но нет. Аллард не остановил, не двинулся с места. Ее ладонь взлетела вверх, рассекая воздух, и ударила хлестко, наотмашь. Прямо в темную пустоту.
Защитный экран тарианца оказался бесплотным, точно сгущенный дым. Пальцы Инги на мгновение прикоснулись к его лицу, к его пылающей сухой коже, шершавой и немного колющей, будто покрытой короткой щетиной или чешуйками.
Но отдернуть руку она не успела. Реакция адмирала оказалась куда быстрее. В одну секунду он накрыл ее пальцы своими, удерживая их прижатыми к обжигающей коже. А потом сделал то, от чего у Инги что-то перевернулось внутри.
— Ты права, — произнес он опустошенным голосом. — И если тебе от этого станет легче, я не горжусь тем, что сделал с тобой.
Мягко сжав ее пальцы, он поднес их к губам.
Легкое касание — и она вновь свободна. Стоит, бессильно опустив руки, и смотрит, как он уходит. Опять уходит, ничего не объяснив. Видимо, считает, что она слишком примитивная, чтобы понять.
— Тебе лучше вернуться в каюту, — он все-таки обернулся на пороге оранжереи.
— И что я там буду делать одна?
— Не одна. На корабле нет женщин, которые составили бы тебе компанию, но техники перепрограммировали андроида для досуга. Именно поэтому я и пришел: сказать тебе это.
— Отлично, — пробормотала девушка, оставшись одна, — теперь мое одиночество скрасит резиновая секс-кукла.
Глава 17
Оставаться в оранжерее было бессмысленно.
На секунду Ингу охватил приступ детского максимализма: захотелось плюнуть вслед этому недо-богу, залезть на бордюр и сидеть там до посинения, пережевывая обиды. А уж пережевывать было что! Одна только попранная женская гордость чего стоила. А растоптанное самолюбие? Оказывается, этот самоуверенный гад мог взять ее в любой момент, если бы захотел! И что же, не захотел? Недостаточно хороша для него?
А ведь она почти пожалела его! Почти смирилась. Даже больше, испытала сочувствие! Извечная женская жалость едва не сподвигла ее предложить свою помощь в решении деликатной проблемы. В конце концов, он был уже знакомым злом, с которым можно было договориться и как-то сосуществовать. Да и после всего пережитого было смешно цепляться за свою девичью честь.
А оказывается, ему это не нужно. Он мог воспользоваться своим правом в любой момент. Но без одобрения будущей женушки — воздержался.
Ингу буквально распирало от злости, и эта злость требовала выхода.
Атомные часы показывали глубокую ночь, когда она, цедя сквозь зубы проклятья, вернулась в каюту. Ворвалась, словно фурия, горя праведным гневом, и с разбегу бросилась в спальный кокон, зная, что он любезно примет ее в мягкие и теплые объятия.
— Сволочь ты, Аллард! — пробормотала девушка, глотая злые, бессильные слезы. — Конкретная такая сволочь, тарианская. Умеешь сделать приятно.
Кокон сомкнулся над ней приятным теплом.
Инга не знала, сколько она проспала. Но в какой-то момент сон стал легким, поверхностным, а голову снова наполнили тяжелые мысли.
Открыв глаза, она уставилась на золотистый свод.
Да, хорошую штуку придумали тарианцы. И тепло, и мягко и силы восстанавливает получше любого эргономического матраса. Ей бы такую там, на Земле, когда она приходила домой усталая, как выжатый лимон, после двенадцатичасовой смены в вирт-капсуле. Хоть все воспоминания об этих часах стирались из памяти, но эмоциональное опустошение оставалось, и от него невозможно было избавиться, просто повалявшись в постели. И это было одной из причин одиночества Инги.
Со смерти мужа многие мужчины пытались заигрывать с ней. Некоторые шли дальше: дарили презенты, приглашали на ужин, даже делали непристойные предложения. Но Инга твердо отклоняла любые попытки сблизиться. Ее душевных сил не хватало уже ни на что, кроме сына. Даже на скорбь по супругу, который оказался порядочным негодяем.
И вот теперь, лишенная всего, что было ей не безразлично, она оказалась в эмоциональном вакууме. Только боль, только тоска. Все эти дни она убеждала себя, что прошлое нужно забыть. Что оно принадлежит не ей, а настоящей Инге — той, что сейчас на Земле исправно ходит на смены в «Тайные желания» и воспитывает своего сына. Но самовнушение не желало работать. Душевная боль не становилась меньше, даже время отказывалось лечить.
Вот и сейчас ее пронзил приступ безнадежной тоски. Сколько лет у нее впереди — десять, сорок или все сто пятьдесят? Наверняка тарианцы знают, как продлить время жизни, а Аллард сам сказал, что способен поднять из мертвых, если понадобится. Так сколько же ей жить вот так — бесправной игрушкой, не имеющей права голоса? А ведь он даже ни разу не обратился к ей по имени! Для него она просто ливарри…
— Госпожа… Приветствую вас. Вы проспали десять акронов. Ваш завтрак уже готов.