— А что ты за человек такой?
— А я тот самый человек, который тебя выручит. Мой дружок, герой и великий воин, волка прикончил, меня из зубов зверя едва живого вырвал. Теперь я владею Гродовым имуществом. Я вместо него. Со мной станешь торговать, я весь товар возьму.
— А если я откажусь?
— Твой выбор, — кротко согласился Ойрик. — Тогда мне эту ораву и завтра поить придется, сколько монет на них потрачу — на столько меньше ты получишь. Я куплю рабов, насколько хватит серебра… а больше ты никому здесь ни одного человечка не всучишь, уж поверь старику.
Шкипер думал, косился на нахального собеседника, терзал усы, но Ойрик уже видел — северянин согласится. Он умный, он поймет. И согласится. Бывший невольник задумал выжить конкурентов и взять в свои руки торговлю рабами в Раамперле и окрестностях. Деньги для начала были — Ойрик отыскал тайник Грода, там было много всякой ерунды, вроде рейкеров, отчеканенных до Повелителя, и каких-то дешевых безделушек. Волк плохо разбирался в стоимости монет, откладывал все подряд… но для начала хватит. Ойрик полагал, что недостаток средств возместит за счет оборотистости. Пока что получалось. И он спокойно ждал, пока северянин осознает, что у него нет иного выхода, кроме как сговориться с единственным покупателем.
В тот миг, когда шкипер кивнул: «Ладно, Тьма тебя возьми, будь по-твоему!» — Ленлин начал петь.
Корди тяжело вздохнул…
8
— Корди!.. Корди, ты заснул, что ли?
— Что?
— Ты спишь на ходу!
— Нет, просто ты читал свои стихи, я не хотел мешать.
Блондин надул губы.
— Если тебе не нравится поэзия, так и скажи!.. Слушай, я чего хотел спросить — может, завернем в одно из этих сел, пообедаем…
— Ты сочинил песню, поэтому хочешь ее немедленно спеть. Люди станут уговаривать тебя спеть еще, потом снова, потом остаться на ночь, и мы никуда не попадем.
— Вот еще, ничего я не хочу петь.
— А я не хочу есть.
— Но все-таки когда-то обедать надо…
Корди подумал, что блондин прав, рано или поздно придется сделать остановку и поесть. Вообще-то, если бы Ленлин поменьше говорил, был бы вполне сносным спутником. И ходоком он оказался отменным, ни разу не отстал, не стер ног, не пожаловался — а ведь странствовал пешком. Хотя Корди привык подолгу оставаться в одиночестве, теперь начал привязываться к балаболке Ленлину.
— Пообедаем, — пообещал юноша. — Потерпи.
— Да я ничего… а долго еще?
— Ну… — Корди не знал, как ответить. Ему-то все было понятно без слов. — Ну, дневной переход. Мы же говорили.
— Ну что, дневной… Ага! — Ленлин и думал тоже вслух. — Между постоялыми дворами — дневной переход, это я понял. Значит… мы будем идти целый день…
— Нет.
— Как нет?
— Мы движемся намного быстрей каравана.
— А-а… значит, не целый день шагать. Корди, ты мог бы говорить немного больше, слишком уж коротко ты изъясняешься.
— Хоть кто-то должен коротко.
Ленлин недоуменно поглядел на воина, потом сообразил и захохотал. Отсмеявшись, напомнил:
— Я все-таки поэт. Мне нужно говорить, как тебе дышать. Давай поговорим о чем-нибудь, а?