Читать книгу «"Фантастика 2025-119". Компиляция. Книги 1-20» онлайн.
Следующим привели трясущегося тощего и вонючего очкастого субъекта в грязном донельзя драповом пальто, что сразу выдавало в нём гражданского шпака — все более-менее адаптировавшиеся к нынешним полувоенным реалиям люди давно уже обзавелись или бушлатами, или зимними куртками различных фасонов, как более удобной на войне одежде. А война сейчас шла, по сути, повсеместно.
В субъекте Вовчик не без труда узнал «пропагандиста Мунделя», — давно, ещё с осенних «переговоров трое на трое» его не видел.
Мундель сильно изменился; опытный психиатр в его несколько косящих в разные стороны глазах, трясущихся руках, пене на губах и общей неопрятности сразу бы увидел прогрессирующее психическое заболевание — но Вовчик был не психиатр. Хотя то, что с Мунделем «что-то не того» про себя отметили, конечно же, все.
Парни, Крыс и Джонни, привели его и поставили перед строгой «тройкой», а сами отошли в стороны, — и тоже стало заметно, что с Серёгой Крысом «что-то не того»: он стал красный, у него дрожали руки. Попятившись назад, он ощупью, чтоб не терять «подследственного» из вида, нашёл табурет, уселся на него, и впился в Мунделя взглядом.
— Я требую, чтобы ко мне не применялись никакие репрессивные меры!! — сразу трескучим голосом возопил «пропагандист», и у Вовчика тут же появилось желание чем-нибудь перее… шарахнуть ему чем-нибудь по голове. По всяким косвенным моментам роль Мунделя во всей этой вакханалии в Озерье была известна, — но допросить самого было, естественно, необходимо. А он вон что! — требует!..
— …я не являюсь стороной конфликта, учтите! — между тем продолжал тот, — Я тот, что раньше называли «гуманитарная миссия»; и вы, Хорь, лучше всех знаете, что я, как человек гуманистических убеждений, никогда не брал в руки оружия! Всегда, по мере сил, я старался смягчать нравы — как сказал, надеюсь небезызвестный вам поэт «И чувства добрые я лирой пробуждал, И милость к павшим призывал!»
— А где ж твоя «лира»?.. — перебив словесный понос бывшего журналюги, вклинилась Катерина, — Которой ты «чувства добрые пробуждал»?.. Не в этом ли портфеле, с которым ты не расставался?
Она достала из-под стола старый обтрёпанный Мунделев рыжий портфель, известный всему Озерью.
— Глянем, что в нём?..
Мундель сначала замотал головой и было совсем глупо попытался отмазаться:
— Так это не мой!.. — но на него все посмотрели настолько с удивлением, что он несмотря на природную наглость, смешался. Уж что-что, а рыжий портфель был единственным, наверное, не только в Озерье, но и в округе километров на пятьдесят.
Сидевший в углу Крыс отчётливо дёрнулся, и Вовчик заметил, насколько стало красным его лицо — заболевает пацан, что ли. Затем опять все обратили внимание на портфель.
Катерина встала, и с некоторым усилием расстегнула порядком уже поржавевшие замки.
— Тяжёлый! — сообщила всем. Открыла портфель; и первым делом достала из него чуть изогнутую, со скруглениями по краям, толстую пластину металла. Пластина из бронежилета! — сразу догадался Крыс, но ничего не сказал. Ничего не сказали и остальные.
Выложив пластину на стол, Катерина вновь заглянула в портфель, и извлекла из него шуршащий свёрток, — развернула: чёрствый, уже подплесневевший хлеб; варёная картошка. Всё вместе — какая-то отвратная мятая каша. Баночка консервов МувскРыбы. Ложка с гнутой ручкой; тупой столовый ножик. Целый пучок разноцветных и разномастных авторучек и карандашей, цанговых и простых, перетянутых денежной резинкой. Кошелёк. Толстый бумажник с кипой разномастных визитных карточек. Маленькая баночка вазелина. Две пары носков — обе старые и вонючие; так что их не стала даже класть на стол, а брезгливо бросила на пол. Начатую пачку презервативов. Таблетки. На затёртой коробочке аккуратно написано «от сердца»; и тут же мятая пачка таблеток виагры… Растрёпанная колода карт с порнографическими фотографиями, перетянутая так же денежной резинкой, — карты Катерина так же брезгливо сбросила на пол. Достала пухлую, растрёпанную записную книжку, при виде которой зрачки Мунделя испуганно расширились. Три книги: Пастернак, «Государь» Макиавелли, и Кама-Сутра с картинками. Тетрадь, на обложке которой красиво написано: «Кодекс Озерской Республики».
И, наконец, с самого дна — обрез двустволки.
- Вот это «лира»!.. — Отец Андрей взял со стола обрез и стал его рассматривать, — Которой «милость призывал»? Зачем же вам, любезный, оружие; да ещё такое бандитское как обрез?
Обрез у него из рук взял Вовчик, стал рассматривать. Когда-то, несомненно, это было прекрасное дорогое ружьё, — судя по отделке, по качеству исполнения. Наверное, это было даже не просто дорогое, но раритетное оружие! — Бинелли 16-го калибра; хотя, как Вовчик где-то читал, Бинелли делало только калибр 12-й… То есть или это была очень качественная подделка под Бинелли; или это была воистину раритетная вещь, за которую в другое, мирное время, на каком-нибудь международном аукционе ценители отдали бы сумасшедшие деньги! Конечно, в мирное, «до-БП-шное» время; и, если бы это было полноценное ружьё, а не обрез. Причём обрез, как сразу определил Вовчик, раскрыв стволы, неухоженный — сразу видно было, что владелец и сам по себе человек неопрятный; и далёкий от оружейной тематики: ни один мужчина, ценящий и знающий оружие, не довёл бы его до такого состояния: стволы раскрывались с трудом, только что не со скрипом; экстрактор подал патроны с усилием, чуть ли не оборвав закраину, настолько патроны закисли в стволе. Да и сам ствол, видимо, никогда не чистили — на просвет в нём были и пыль, и крошки, и грязь. Впрочем, из него, наверное, и не стреляли. И вообще обрез был крайне неухоженный — коррозия уже тронула внешнюю часть оружия; особенно это было видно на дульных срезах. Вовчик осуждающе покачал головой: так довести бывшее некогда прекрасным инструментом оружие!..
— Это — для самообороны! — бойко сообщил Мундель. Видно было, что обрез взволновал его существенно меньше, чем то, что Отец Андрей развернул и стал изучать содержимое его записной книжки.
— Я из него ни разу не выстрелил! — продолжил Мундель, — Исключительно для личного спокойствия! Я повторяю — я, как человек гуманитарной профессии, всячески способствовал смягчению нравов в этой дикой местности! Среди этих… этих кровавых палачей: Хронова и Гришки, — я старался возбудить в них…
Вовчик его не слушал; смотрел на обрез и думал, — вот что с этим мерзавцем делать? Ведь он — сразу видно! — больной психически; кроме того, хотя он и способствовал «всеобщему озверению», как он сам же и выразился, способствовал! — а не препятствовал; что до него подтвердили и эти, допрошенные ранее, «чужие», — что, мол, этот очкастый периодически проводил «беседы», — что на Пригорке не щадить никого! — мол, там и не люди вовсе! Но тем не менее лично он, это было точно — никого не убивал… Что ж с ним делать, с ублюдком? Как работник он, кстати, никакой — это ещё летом, на сельхозработах, на полях выяснилось. Как же с ним поступить?
— … я, как гуманитарий, глубоко осуждаю насилие во всех его формах; и должен сказать, что те условия содержания, в которых… особенно ночное происшест… — тут он испуганно оглянулся на мрачного Женьку; и мигом перескочил на другую тему:
— Я, как человек, сведущий в пропаганде, несомненно могу вам быть полезным! Вы, батюшка, как работник культа, наверняка понимаете, как важно постоянное и всестороннее общение с людьми в неформальной обстановке. Я мог бы осуществлять продвижение ваших, кхе, идей в массы; в частности, среди жителей Озерья, среди которых, скажу прямо, я имею определённый, и немалый, авторитет! Таким образом, мы с вами, батюшка, своего рода коллеги; коллеги по работе с душами людей, и соответственно можем быть друг другу…
— А что это у вас написано… — водрузив на нос очки, и вчитавшись в записи в записной книжке, прервал его Отец Андрей, — Тут, я смотрю, своего рода дневник… вот… «сегодня закопали Морожина. Б.А. вызывает опасения своей неадекватностью…» «Бэ А» — это Борис Андреевич, конечно? А Морожин, говорили, пропал… вы, стало быть, его и закопали?.. Таак… Дальше…
Он перевернул несколько страниц и продолжил:
— Во-от… «Жечь и вешать, вешать и жечь — всю эту нечисть, окопавшуюся на Пригорке!» Это нас, стало быть?.. «Проклятые распутные наложницы гнусного упыря Хоря, и отвратительного исчадия ада, Андрея; вурдалакши и упырихи; гореть вам в аду!» Ишь ты, сколько экспрессии… Катерина, слышишь? — это про вас, значит: «наложницы упыря Хоря», хм. А я — всего-то «исчадие ада», хм. Впрочем, тут ещё много; может там и похлеще эпитеты будут; я даже уверен в этом. Вот, например…
— Отец Андрей, и охота вам эту гнусность листать?.. — с выражением крайнего отвращения на красивом лице Катерина кивнула на записную книжку, — Бросьте её в печь! А лучше в костёр на улице; или в могилу к этим, хроновским… чтоб заразу не распространять; самое ей там и место!
— Ну что ты, что ты, как можно… — пробурчал священник, продолжая листать затрёпанные страницы, — Вот: «…предложил такой способ казни: поместить казнимого в бочку с часто набитыми в стенки гвоздями, остриями внутрь. Плотно закрыть там. И — скатить в сторону Озерья с Пригорка. Организовать, чтобы внизу, там, куда прикатится бочка, народ открывал её и доставал то, что внутри останется от казнимого, — и рвал на части! Выплеск пассионарной энергии через кровавое действо даст, несомненно, всплеск верноподданических настроений, которые…» Мммдааа…
Перекосив лицо от отвращения, священник перелистнул страницу и дочитал:
— «…отклонено Б.А., поскольку сейчас в д. нет в наличии бочек и гвоздей в достаточном количестве. Хотя идею одобрил…» Мммдааа…