— Да как-то… Столько уже вместе…
— И что? «Смерть приходит всегда внезапно, Нарушая покой и сон. Я не знаю, что будет завтра, Ты не знаешь. Такой закон». Он и не узнает ничего. Это как уснуть.
— Ну, не знаю…
— Что тут знать-то? Ты вот подумай — ты его тащить на себе будешь, а он в конце-то концов всё равно умрёт! И как тебе это будет?? А? Зачем тебе это? А так… вот представь; вот если бы он сегодня ночью сам… я подчёркиваю — сам! …сам бы умер — ты бы опечалился?..
— Да что мне печалиться-то. Возни меньше, только и дел.
— Во-от! Ну так и представь, что он… сам умер. Ну там тромб оторвался и закупорил артерию; или ещё что.
— Нуууу… если сам… тогда конечно.
— Я и говорю — сам.
— Ну, тогда… в общем, я вон, поссать отойду. Подальше. Минут на пятнадцать. Может же так случиться, что он за это время — сам?..
— Вполне может! — подтвердил Артист, — Даже за десять минут может. Как там попы говорят? «- Никто да не знает времени и часа своего». Вот и он не знает.
— Ну… я отойду тогда. Поссать. Хм. А то уже спать охота.
— Вот-вот. Отойди.
Чевер, похрустывая снежком под ногами, удалился в ночь. Артист, некоторое время глядел ему вслед, затем сплюнул в костёр. Знал он такую породу людей. Слякоть, мелкий пакостник. Сам на что-то крупное, на то, что обычно называют «большой подлостью» не способен, но вот отойти или отвернуться, чтобы «кто-то» за него эту подлость сделал — это для таких в порядке вещей. Мелкий пакостник, педофил… Ну ничего, и до него очередь дойдёт.
Артист достал из рукава свою бывалую Мору, небольшую и удобную, привычную «к разного рода работе», и, встав, пошёл к спящему Ваську. Помочь ему укрыться, ничего более. А то вон весь как разметался; жар у него.
Когда даже не через десять и не через пятнадцать минут, а через полчаса Чевер вернулся из глубины леса, Артист опять сидел возле костра и рассматривал некий лоскут ткани — ту самую тамгу, существенно повышавшую статус её владельца среди черноквадратников.
Ничего особенного: чёрная продолговатая полоска плотной материи, и на ней что-то вышито золотыми нитками и белым; какое-то арабское изречение скорее всего. И ещё какие-то значки, смысл которых был ясен, очевидно, только посвящённым. Артисту это было не нужно — тамгу он рассматривал чисто как пропуск к самому Абу Уляму. Раз он в Мувске сила — значит к силе и надо примкнуть! В деревне, видишь, не получилось — Гришка был силой, да только силой глупой и неудачливой. Ну, посмотрим, каков этот самый псевдо-араб…
Когда Чевер вступил в свет от костра, Артист быстро убрал тамгу в карман; взглянул на него, и со скорбным видом произнёс:
— Чевер, плохая новость. Пока ты ходил, твой товарищ умер. Васёк в смысле. Скончался.
— Да?.. — Чевер вновь подсел к костру, протянул к огню озябшие руки, — Чёрт побери. Ну, тут что ж. Бывает.
— Да. Последствия ранения. Вот так вот судьба у него сложилась.
— Угу. Винтовку его я себе возьму! — сразу перешёл к деловым вопросам тот, — Хорошая у него мосинка, пристрелянная.
— Само собой; наследство…
— И пистолет.
— Да. Вон он, на мешке лежит.
— А… — Чевер зашарил глазами по вытоптанной ими полянке, — Сам он… где?
— Тело-то? — уточнил Артист, с трудом скрывая презрение. Вот люди! Готовы на любую подлость; но чтобы непременно это выглядело благообразно! — Я его вон туда, за сугроб оттащил. Куртку снял, да. Мультитул, часы. Пригодится. Больше на нём ничего доброго не было. Ты с ним «попрощаться», что ли, хочешь?..
— Да ну… прощаться ещё. Нахер надо. Так просто спросил.
— Ну, я так и подумал. Я что думаю, Чевер…
— Чего?
— Что, раз Васёк умер в таких «походных экстремальных» условиях, то и хоронить его не стоит, как ты думаешь? Лежит и пусть лежит. Вон, снежком чуть присыплем утром, — и добро. Как думаешь?