После длительного молчания Вадим, наконец, произнёс:
— Вот что… кызы — я умный?..
— Да-а… — неуверенно, не понимая, куда он клонит, ответили обе.
— А умный человек всегда найдёт выход… А если не найдёт — то что?..
— Что??
— Пойдёт посоветоваться с мудрым! Короче, будьте здесь; и следите за обстановкой, вот рация. Я пойду… мне нужно с Минуллой-бабаем поговорить, посоветоваться.
Вернулся он не скоро, но повеселевший. Взял бинокль; обозрел окрестности; и уже после этого обернулся к сёстрам:
— Есть выход. Надо только с ним самим переговорить! И — с Отцом Андреем.
Владимир сидел в маленькой комнатке — келье Отца Андрея и пил, обжигаясь, чай на сушёных смородиновых листьях. И слушал рассуждения священника.
Тот расхаживал по келье — три шага в одну сторону, поворот, — три шага в другую, поворот; и рассуждал вслух:
— …господь дал нам страсти, чтобы мы боролись с ними… Господь дал нам тело, чтобы мы плодились и размножались… господь дал нам Закон, чтобы мы чтили его. Мораль, сиречь закон — дан нам, человекам, чтобы упорядочить наше житиё; для нашего спокойствия и понимания… и Господь дал нам разум, чтобы мы думали, когда и какой закон применять; ибо лекарство, принятое в большом количестве и не вовремя, может оказаться ядом… ибо закон, данный нам Господом, дан нам для жизни, а не для скорби…
Когда Владимир уже ушёл; Отец Андрей опустился на колени перед образами, и стал молиться, вопрошая бога (и себя), правильно ли он поступает… что-то подсказывало ему, что правильно. Хотя вряд ли архимандрит Оршанский, в чью епархию входило и Озерье, одобрил бы его решение. Но где сейчас он, этот архимандрит?.. и чем он помог общине? А вот Владимир — помог!
В дверь тихо поскреблись.
Вздрогнув; и отругав себя, что занятый молитвой, он не услышал шагов за дверью, он обернулся к двери; и в его руке живо оказался взятый в виде трофея у Хотона компактный и удобный Глок-9, сменивший его раритетный Лефоше. На цыпочках он подошёл к двери и, неслышно сняв крючок, резко распахнул её.
Понятно, почему он не услышал шагов — за дверью стоял Санька Евстигнеев. «В полном боевом»; с автоматом за плечами и запасными магазинами, торчащими из карманов куртки.
— Чего тебе отрок? — спросил священник, отступая и давая тому войти в келью.
— Отец Андрей, покаяться хочу! — войдя и перекрестившись на образа в углу, отчаянно сказал Санька, — Грешен потому что.
— Все мы грешны… — думая о своём, ответил Отец Андрей, закрывая за ним дверь, — Ну, поведай в чём грешен…
И Санька коротко и по-военному чётко рассказал, как, оказавшись с Андрюшкой в окопе, и найдя автомат, они использовали свои «подарочные» патроны: Андрюшка, хотя ему и не верят, застрелил Гришку; ну, самого главного то есть; а он, Санька, когда подошла его очередь…
Он опустил голову, и рассказал, как в последний момент перевёл прицел, и выстрелил не в одного из главных отрядовцев, а в бывшую там же Леониду! Да, он её хорошо разглядел — она в своей шубе была…
Отец Андрей кивнул — тело Леониды тоже уже лежало во дворе церкви. Вот оно, значит, как было.
Вот. Сутки не решался рассказать. Теперь решил покаяться. Санька шмыгнул носом.
Отец Андрей вновь прошёлся по келье: три шага в одну сторону; поворот, три шага в другую, — и, остановившись напротив Саньки спросил:
— Ты знаешь, что она Валентину убила гирькой в висок?
— Знаю.
— И что Ксению чуть не задушила, — едва спасли, — и заперла её?
— Знаю…
— И убежала она не куда-нибудь, а к врагам общины?
— Знаю.
— Ну так вот. Отпускаю тебе, отрок, грех этот. Который, в общем, и не грех вовсе, а промысел божий, коего ты явился исполнителем. Иди себе, Санька; перед сном прочитай вслух три раза «Отче наш» — и всё на этом. И не рассказывай больше никому, не надо. Понял меня?