У нас обеих были менеджеры кампаний, которые всем нас представляли, когда мы ходили от дома к дому, знакомясь с соседями. Мой менеджер пытался уговорить каждого проголосовать за меня и пожертвовать хотя бы пару монеток в школьный фонд. Побеждал кандидат, собравший больше денег. Я была уверена, что эта гонка оставит неприятный след на моей дружбе с Пэм – дружба была для меня важнее победы. Я даже думала отказаться от участия, но чувствовала, что не могу подвести родителей и ребят, которые меня поддерживали. Пока мама искала мне подходящее платье для коронации, папа неустанно напоминал, что нужно написать благодарственную речь. А я все время это откладывала, уверенная, что проиграю.
Был последний день кампании, когда вдруг поползли слухи, что бабушка с дедушкой Пэм поддержали ее кандидатуру стодолларовой купюрой. Мои родители очень расстроились – у них не было таких денег, а даже если бы они были, это шло вразрез с принципами нашей семьи.
В тот вечер, когда должны были объявить победительницу, я была одета с иголочки, в новом бирюзовом тюлевом платье с открытыми плечами, но кожа от него так чесалась, что мне не терпелось раздеться. Я сидела рядом с Пэм на помосте в нашем огромном актовом зале. Я видела родителей и их счастливые, уверенные лица, и была уверена, что их ждет разочарование. На помост вышла школьная директриса.
– Итак, – сказала она, сделав паузу, чтобы нагнать саспенса. – Настал момент, которого вы все так долго ждали… кульминация месяца предвыборной кампании наших прекрасных кандидатов, Присциллы Болье… – Все взгляды обратились ко мне. Я покраснела и взглянула на Пэм. – …и Пэм Разерфорд.
На одну напряженную секунду наши взгляды встретились.
– Новая королева средней школы Дэл-Вэлли… – Зазвучала барабанная дробь. – …Присцилла Болье.
Зал взорвался аплодисментами. Я была в шоке. Меня пригласили на сцену озвучить свою речь, но никакой речи у меня не было. Поскольку я была абсолютно уверена в поражении, я даже не пыталась ничего подготовить. Дрожа, я поднялась на подиум и оглядела битком набитый зал. Видела я лишь лицо папы, на котором росло разочарование – он понял, что мне нечего сказать. Когда я наконец заговорила, я попросила прощения.
– Дамы и господа, простите меня, – прошептала я. – Я не готова произнести речь, поскольку я не была готова к победе. Но большое спасибо, что проголосовали за меня. Я буду делать все, что в моих силах. – Тут я посмотрела на папу. – Прости меня, папа.
Я очень удивилась, когда зрители великодушно мне похлопали, но мне все еще предстояло услышать папины слова: «А я тебе говорил».
Победа была горькой – она действительно наложила отпечаток на нашу некогда близкую дружбу с Пэм. Но для меня эта корона символизировала прекрасное, незнакомое мне чувство – принятие.
Только-только обретенный покой вскоре был нарушен, когда папа объявил, что его переводят на службу в Висбаден в ФРГ.
Я была разбита. Германия была на другом конце света. Ко мне тут же вернулись все прежние страхи. Я сразу подумала: как же я буду без друзей? Я пошла с этим к маме; она посочувствовала мне, но напомнила, что мы – часть военно-вооруженных сил и что переезды – неизбежная часть нашей жизни.
Когда я закончила среднюю школу, а мама родила малыша Джеффа, мы попрощались с соседями и близкими друзьями. Все обещали звонить и писать письма, но я помнила прежние обещания и знала, что писем и звонков не будет. Моя подруга Энджела шутливым тоном сообщила, что Элвис сейчас находится на службе в Бад-Наухайме в ФРГ.
– Представляешь? Ты будешь в одной стране с Элвисом Пресли, – сказала она.
Мы взяли карту и увидели, что Бад-Наухайм находится недалеко от Висбадена.
– Я туда еду как раз с ним познакомиться, – сказала я в ответ.
Мы посмеялись, обнялись и распрощались.
Казалось, что пятнадцатичасовой перелет в ФРГ будет длиться вечность, но мы наконец-то прибыли в прекрасный старый город Висбаден, штаб военно-воздушных сил США в Европе. Мы заселились в отель «Хелена», огромное достойное здание на главной улице. Через три месяца жить в отеле стало слишком дорого, и мы взялись за поиски съемной квартиры.
К счастью, нам удалось найти большую квартиру в старом здании, построенном задолго до Первой мировой войны. Вскоре после переезда мы заметили, что остальные квартиры вокруг снимали одинокие девушки. Эти фроляйн весь день расхаживали в халатиках и неглиже, а по вечерам роскошно наряжались. Немного подучив немецкий, мы поняли, что, хоть это нигде не афишировалось, мы жили в борделе.
Переехать мы никак не могли – жить было попросту негде, – но нахождение там не помогло мне привыкнуть к новой жизни. С одной стороны, я была изолирована от других американских семей, с другой – мне мешал языковой барьер. Я привыкла часто менять школы, но другая страна – это совсем другие проблемы, главная из которых состояла в том, что я не могла поделиться собственными мыслями. Мне начинало казаться, что моя жизнь совершенно остановилась.
Начался сентябрь, вместо с ним началась школа. И снова я была новенькой. Не популярной и уверенной, как в Дэле.
В Висбадене было местечко под названием «Орлиный клуб», куда ходили американские семьи на службе, чтобы перекусить и развлечься. Клуб находился в пешей доступности от нашего пансиона и, как стало ясно позже, оказался для меня важным открытием. Каждый день после школы я ходила туда, чтобы перекусить чем-то вкусным, послушать музыку из музыкального автомата и написать пару писем друзьям в родном Остине, рассказать, как я по ним скучаю. Утирая ручьи слез, я все карманные деньги на неделю тратила у автомата, включая песни, популярные дома, в Штатах, – Venus Фрэнки Авалона и All I Have to Do Is Dream братьев Эверли.
Одним теплым летним днем я отдыхала там с братом, Доном, как вдруг заметила, что на меня смотрит красивый мужчина, немного за двадцать. Я уже видела раньше, что он на меня посматривает, но никогда не обращала на него внимания. Но на этот раз он встал и подошел ко мне. Он представился Карри Грантом и спросил, как меня зовут.
– Присцилла Болье, – сказала я, тут же заподозрив неладное – все-таки он был намного старше меня.
Он спросил, из какого я штата, хорошо ли мне в Германии, нравится ли мне Элвис Пресли.
– Конечно, – со смехом ответила я. – Кому же он не нравится?
– Мы с ним хорошие друзья. Мы с женой часто ходим к нему в гости. Что скажешь, может, как-нибудь к нам присоединишься?
Неготовая к такому внезапному предложению, я только еще больше в нем усомнилась и стала вести себя еще сдержаннее. Я сказала, что мне нужно спросить разрешения у родителей. В течение следующих двух недель Карри познакомился с моими родителями, и папа проверил его данные. Оказалось, что Карри тоже служил в военно-воздушных силах, и мой папа даже знал его командира. Это растопило лед между ними. Карри убедил папу, что я буду в сопровождении приличных взрослых людей во время встречи с Элвисом, жившим не на базе, а в съемном доме в Бан-Наухайме.
В назначенный вечер я перекопала весь свой шкаф, пытаясь подобрать подобающий наряд. Ничто не казалось мне достаточно нарядным для знакомства с Элвисом Пресли. В конце концов я остановилась на сине-белом платье в матросском стиле, белых носочках и белых туфлях. Изучив себя в зеркале, я заключила, что выгляжу симпатично, но, поскольку мне было всего четырнадцать, я не думала, что произведу какое-то впечатление на Элвиса.
Наконец часы пробили восемь, и за мной приехали Карри Грант и его красивая жена Кэрол. Я была очень взволнована и промолчала почти все сорок пять минут, что мы ехали в машине. Мы въехали в маленький городок Бан-Наухайм, с узенькими мощеными улочками и простенькими старомодными домами; я вертела головой, пытаясь разглядеть огромное поместье – таким я воображала жилище Элвиса. Однако Карри подъехал к обыкновенному трехэтажному дому, окруженному белым заборчиком.