Читать книгу «Элвис и я / Elvis and Me. История любви Присциллы Пресли и короля рок-н-ролла» онлайн.
Мне стало ясно, что Элвис в друзьях искал верности. Если человек предавал его, он прекращал с ним общение.
В то время Вернон стал щеголять своими аккуратно подстриженными усами, которые, по словам Элвиса, Ди Стэнли убедила его отрастить. Наши беседы в машине были довольно поверхностными, и мне всегда казалось, что он бы с бóльшим удовольствием делал что-нибудь другое, например, проводил время с Ди, которая иногда его сопровождала.
Приезжая в дом 14 на Гетештрассе, я часто заставала Элвиса на втором этаже за изучением древнего искусства карате с тренером, или же внизу, в гостиной, где он с гордостью демонстрировал новые маневры друзьям, которые пораженно наблюдали за его освоением этого новомодного искусства.
Еще Элвис проводил много времени с полубезумным немецким массажистом, убедившим его, что он может омолаживать кожу лица с помощью своих тайных методов – дело в том, что Элвис всегда стеснялся крупных пор на своем лице. Джо Эспосито подшучивал над Элвисом, дразнил его: «Ну и что же такое особенное он делает? По-моему, ты ни капельки не меняешься». Элвис защищался: «Черт побери! Он говорит, что нужно время, чтобы увидеть результат». Вернон вклинивался в разговор: «Время? Да, наверное, достаточно времени, чтобы мы все с тобой обанкротились, с его-то ставкой. Я бы так просто ему не верил».
В центре событий в доме Элвиса всегда была его бабушка, которую он прозвал Хвостик. Он придумал это, когда ему было пять – во время детской истерики он бросил бейсбольный мяч, но тот просвистел в паре сантиметров от ее головы. Элвис пошутил: «Она так быстро вильнула, как собака хвостом». С тех пор он стал называть ее Хвостик.
Бабушка занималась хозяйством, готовила, держала все и всех под контролем. У нее была аура такого человека, который четко представляет свое предназначение в жизни; в данном случае это была забота о благополучии Элвиса. Когда мне хотелось посидеть в тишине во время тренировок Элвиса по карате, комната Хвостика была отличным укрытием. Мы с ней могли сидеть часами, она рассказывала мне о былых днях, о Глэдис и ее бесконечной любви к Элвису, о тяжелой судьбе семьи Пресли и их борьбе за выживание. Она была с Верноном и Глэдис с самого рождения Элвиса, помогая по дому, когда Глэдис была вынуждена работать, чтобы поддерживать семью. Эта сильная женщина не сдалась, когда муж бросил ее и их пятерых детей. Ей хотелось делать вид, будто она зла на Джея-Ди Пресли, но у нее было доброе сердце, и мне кажется, она и тогда по-прежнему питала к нему теплые чувства.
Она помогла воспитать Элвиса как родного сына, даже немного его балуя, как часто делают бабушки. Она всегда вставала на его защиту, когда ей казалось, что Глэдис слишком строга с ним. Она как-то рассказала мне:
– Глэдис звала меня «миссис Пресли» с нашей первой встречи до ее последнего вздоха. Как-то раз Элвис прибежал ко мне и сказал: «Привет, Минни!» Мне было так жаль этого малыша. Глэдис поднялась, шлепнула его и сказала: «Не смей называть ее по имени. Прояви уважение. Это твоя бабушка». Он рыдал целый час. Я подошла к нему и сказала: «Сынок, все будет хорошо. Просто она считает, что так правильно. Давай, иди, попроси у нее прощения». Бедный мальчик посмотрел на меня своими голубыми глазами, так печально. Ох, она бывала с ним строга. Но он был хорошим мальчиком. Особенно не шалил, всегда сразу приходил домой из школы, все свои домашние дела делал. Да. А Глэдис, она сидела над ним, наблюдала, как ястреб, настолько боялась, что он как-то покалечится. В школе он хотел играть в футбол.
Бабушка качалась вперед-назад в кресле, вспомнив в прошлом что-то, заставившее ее теребить невидимки в волосах. Она потянулась к своей коробочке жевательного табака, взяла кусочек, положила его, как ей было удобно, и продолжила делиться со мной воспоминаниями.
– Да, он любил спорт.
– Тогда почему же он не стал им заниматься, бабушка?
– О нет, Глэдис бы ему не позволила. Она мне говорила: «Знаете, миссис Пресли, я бы не выдержала, если бы с Элвисом что-то случилось. Я бы этого не пережила. Я видела, как они играют на этих полях. Жестоко играют. Мне кажется, им нравится делать друг другу больно. Элвис не такой. Его там ударят, и он будет как раненая пташка среди стаи собак. Нет, только не мой мальчик».
Неустанные попытки Глэдис уберечь Элвиса, как я узнала, были результатом ее горя – скорби по мертворожденному близнецу Элвиса, Джесси Гарону.
Я полюбила Хвостик и то, что она представляла – сострадание и полная преданность семье.
В то время моя главная проблема заключалась в том, что нам с Элвисом вечно не хватало времени наедине. К нему все время кто-то приходил, все время кто-то стоял в гостиной, говорил и смеялся, ожидая, пока Элвис спустится из своей комнаты. Стоило ему появиться, как все замолкали, чтобы сначала посмотреть, в каком он настроении. Никто – я в том числе – не смел шутить, пока он не рассмеется первым – тогда мы все могли смеяться.
Поскольку мне приходилось делить то малое время, что у меня было с Элвисом, с другими, я начала ревновать его, превратилась в настоящую собственницу. И только поздним вечером, когда мы были вдвоем в его спальне, я чувствовала себя по-настоящему счастливой.
У нас был ночной ритуал. Часов в десять-одиннадцать Элвис бросал взгляд на меня, после чего переводил его на лестницу. Тогда я, наивно полагая, что никто не догадывается, куда я собираюсь, непринужденно вставала и направлялась к его спальне. Там я ложилась на кровать и нетерпеливо ждала его появления. Когда он приходил, он ложился рядом и прижимался так близко, как только мог.
– Я люблю тебя, – шептала я.
– Ш-ш-ш, – говорил он, прикладывая палец к моим губам. – Я не понимаю, что чувствую. Я полюбил тебя, Цилла. Папа только и делает, что напоминает мне о твоем возрасте, о том, что это невозможно… Когда я вернусь домой… Время покажет.
С каждой совместной ночью он доверялся мне все больше и больше – рассказывал о своих сомнениях, секретах, о том, что его злит. Это было большое давление на впечатлительную четырнадцатилетнюю девочку, но я старалась его понять. Я чувствовала его боль от смерти матери. Я чувствовала его желание стать великим актером, как его кумиры – Марлон Брандо, Джеймс Дин, Карл Молден и Род Стайгер. Я переживала из-за его страхов, что он не сможет вернуть свою популярность, часть которой растерял из-за службы в армии. И я радовалась его смеху, когда он спрашивал: «А что, если бы я однажды стал водить грузовики, как раньше? Вот был бы номер, да?»
Я всегда была рядом – чтобы выслушать, подержать его руку, скорчить рожицу, которая превращала печальный изгиб его рта в довольную улыбку.
Иногда Элвис заходил в спальню в хорошем расположении духа. Я с нетерпением ждала тех вечеров, когда он приходил, выключал свет и ложился рядом со мной.
– Сладкая, – говорил он, обнимая меня. – Ты такая красавица, милая.
А потом мы целовались, это были длинные, страстные поцелуи, и его прикосновения заставляли меня трепетать от желания.
В те ночи, когда у него было спокойное, умиротворенное настроение, он рассказывал, какой видит свою идеальную женщину и как прекрасно я вписываюсь во все его представления.
Ему нравились брюнетки с мягким голосом и голубыми глазами. Он хотел вылепить меня, словно из глины, чтобы я соответствовала его мнениям и предпочтениям. Несмотря на репутацию бунтаря, он имел весьма традиционные взгляды на отношения. У женщины было свое место, а мужчина брал на себя всю инициативу.
Верность была очень важна для него, особенно верность женщины. Он неустанно напоминал мне, что его девушка должна быть неизменной. Он признался, что переживал из-за Аниты. Она была королевой красоты из Мемфиса и телезвездой. Элвис рассказал, что в последнее время ее письма стали приобретать прохладный тон, и он заподозрил, что она познакомилась с другим мужчиной.
Несмотря на все это морализаторство, я боялась, что Элвис не всегда был мне верен. Его легкое общение с некоторыми девушками, бывавшими в его доме, наталкивало меня на мысль, что у него могла быть близость с ними.
Однажды вечером он играл на пианино для группы, которая обычно собиралась у него дома, и еще для двух английских девушек. Когда он поднял гитару, то нигде рядом не обнаружил медиатор.
– Никто не видел мой медиатор? – спросил он.