Я напрягаюсь — ситуация выходит за рамки допустимого. Жанна, хоть и наша знакомая, но, кажется, забывает о такте. Разбираться в личной жизни нашей семьи явно не входит в обязанности консультанта детского магазина.
Чтобы не озвучивать это вслух, я пресекаю разговор и прошу упаковать платье как можно скорее. Игнорируя скидку, протягиваю банковскую карту и делаю вид, что меня чрезвычайно занимает узор на кассовой ленте.
После покупок мы с Амелией заглядываем на ужин в ресторан, где она выбирает пиццу с моцареллой и помидорами, а к ней — клубничный сок с трубочкой. Я же, не в силах решить, чего хочу, машинально заказываю сырный крем-суп и капучино.
Влада сегодня нет в городе — он вернётся завтра утром. По плану, мы должны втроём поехать на чёртову свадьбу, чтобы поздравить Аслана и Сабину с бракосочетанием.
Когда Ами сказала, что хочет туда пойти, муж, как ни странно, поддержал её. Мне кажется, ему просто нужно убедиться в том, что я ничего не чувствую к бывшему. Что не думаю о нём, не вспоминаю и не прокручиваю в голове общие моменты. Мужу важно увидеть это лично.
Что же…
Уже в машине я замечаю, что Амелия становится более вялой, чем обычно. Она не жалуется, но её щёки розовеют, а глаза блестят чересчур сильно. Я списываю это на усталость — детский сад, шопинг, ужин. Для пятилетнего ребёнка это немало.
Но дома ей не становится лучше. Я помогаю дочери переодеться в пижаму, и она тут же забирается на диван, укрывается пледом и включает мультики.
Трогаю лоб — горячий. Когда градусник показывает выше тридцати восьми, паника накрывает почти моментально.
— Ами, как ты себя чувствуешь? — взволнованно спрашиваю.
— Голова болит. И горлышко немного.
Я тут же корю себя за холодный клубничный сок в ресторане, хотя понимаю, что это бессмысленно. Причина в другом. В саду сейчас сезон вирусных заболеваний, и, похоже, нас это тоже не обошло стороной.
Сначала я действую по плану — даю жаропонижающий сироп и тёплый чай с мёдом и лимоном. Всё, что касается здоровья дочери, нехило меня раскачивает. Каждый раз, когда она болеет, я теряю контроль над собой, а в голове всплывают худшие сценарии из возможных.
Я сижу рядом с Ами и глажу по голове, стараясь успокоить, но внутри всё сжимается от тревоги. Я знаю, что дети болеют и что это нормально, но каждый раз, когда это случается, я чувствую себя беспомощной. Особенно сейчас, когда в моей жизни и так слишком много неопределённости.
— Мам, а я смогу пойти на свадьбу? — спрашивает Амелия, открывая глаза и глядя на меня слегка затуманенным взглядом.
Она так долго готовилась… Помимо основного подарка, который я купила, Ами нарисовала открытку своими руками.
Я была готова встретиться со всей роднёй Аслана лицом к лицу. Меня ничего не смущало — ни дяди, ни тёти, ни Дина, с которой наше общение давно сошло на нет, хотя мы до сих пор поздравляем друг друга с праздниками.
Период, когда между нами возникли размолвки, был сложным и для неё. Дина узнала о многочисленных изменах моего отца и подала на развод. Хотела отсудить половину имущества, но грамотный адвокат помог оставить её почти ни с чем, если не считать цветочного магазина, который уже не приносил прибыли.
Я знаю, что со своей беременностью была ни к месту! Да и сейчас я сама по себе и ни от кого ничего не требую. Даже от Аслана. Узнать о дочери — это его инициатива.
Я провожу рукой по волнистым волосам Ами, заправляя выбившуюся прядь за ухо.
— Посмотрим, как ты будешь чувствовать себя утром, договорились?
Она слабо улыбается и закрывает глаза, а я сижу рядом, слушаю её неровное дыхание и думаю о том, как всё сложно. О том, что даже в такие моменты я должна быть сильной — для неё. Для Амелии. Потому что она — моя опора, моя маленькая вселенная, которая держит меня на плаву, даже когда кажется, что всё вокруг рушится.
Я почти не сплю, постоянно проверяю температуру и меняю холодные компрессы. Однако жар не только не спадает, но и продолжает расти, несмотря на то что я тщательно выполняю рекомендации педиатра.
Глубокой ночью температура достигает сорока, и я вызываю скорую.
Ами сонная и обессиленная, почти не реагирует. Когда фельдшер предлагает госпитализацию, она не спорит. Впрочем, я тоже.
Мы мчимся по пустому городу в одну из детских больниц. Палаты переполнены, но для нас кое-как находят одноместную.
Взятие крови, поиск вен на крошечной ручке, слёзы, катящиеся по щекам крупными горошинами… В такие моменты я словно возвращаюсь в тот страшный период, когда за жизнь и здоровье дочери шла нелёгкая борьба.
Как только Амелии ставят капельницу, она засыпает. Я подхожу к окну и слежу за флаконом. Переведя взгляд на тёмный двор, подсвеченный единственным блеклым фонарём, сначала не верю своим глазам, увидев знакомую высокую фигуру, направляющуюся к центральному входу в больницу. Капюшон наброшен на голову, куртка нараспашку, походка быстрая и уверенная.
Сердце срывается вниз, когда спустя пару минут в палату тихо стучат.
42