Я прикусываю губу, чувствуя, как слова застревают в горле.
— Тогда это не вопрос выбора, а вопрос смелости, — няня делает паузу, затем добавляет: — Знаешь, сомнения — как гиря, которую держишь в руках, боясь отпустить. Чем дольше несёшь этот груз, тем тяжелее он становится. В любой непонятной ситуации важно уметь выбирать себя, чтобы наконец его сбросить.
41
Накануне я откладываю несколько платьев в детском магазине для Ами — в одном из них она пойдёт на свадьбу к отцу. Несмотря на то что меня до последнего качает на волнах неопределённости, я готовлюсь держаться достойно.
Подумаешь…
Всего-то нужно прийти, поздравить и отпустить. Уже навсегда отпустить. Так, чтобы не оглядываться назад. Не ждать, что что-то изменится. Не цепляться за воспоминания, давно припавшие пылью.
Это несложно, наверное. Нарядиться, купить цветы и нацепить улыбку. Не истязать себя, когда услышу свадебные клятвы и увижу жениха и невесту вместе. Мы таких клятв друг другу не давали. Но оказались связаны крепче, чем любые обещания — тем, что нельзя разорвать.
После детского сада мы с дочерью заезжаем в торговый центр, чтобы перемерить наряды и выбрать из них самый лучший. Владелица магазина — сестра друга моего мужа. Она лично консультирует нас, помогая подобрать идеальный вариант для торжества.
— Мне не нравится розовый, — Ами морщит нос, выглядывая из примерочной в поисках чего-то менее девчачьего.
— Может, голубой?
— А чёрный есть?
Жанна замирает в недоумении — обычно пятилетние девочки выбирают совсем другие цвета. Но, быстро справившись с удивлением, она улыбается и идёт искать что-то, что удовлетворит требовательный вкус маленькой клиентки.
— Как тебе серый?
Амелия задумчиво смотрит на предложенное платье, прищуривается, словно взвешивает этот компромисс, и, наконец, берёт его в руки.
— Ладно.
— Ты собираешься куда-то на праздник? — допытывается владелица магазина.
— Да, на свадьбу ко Льву.
Когда наши взгляды с Жанной пересекаются, я неловко пожимаю плечами. В том, что кое-какие сплетни уже дошли до неё, я не сомневаюсь. Как бы нам ни хотелось провернуть всё тихо и без шума, кто-то всё же проболтался.
— А Лев — это?..
— Лев — это мой второй папа, — раздаётся из примерочной важный голос дочери. — Он не был со мной с самого рождения, но это не значит, что он меня не любил.
— Ясное дело, — отвечает Жанна.
— У Льва есть Луна и Сабрина. Луну я обожаю, а Сабрину — не очень, хотя она его невеста.
Краска заливает не только мои щёки, но и шею, и ключицы. Ами, какой бы взрослой и собранной ни казалась, всё же ребёнок. Ей простительно не фильтровать слова и не пытаться скрывать что-то от взрослых. Проблема не в ней, а в моём восприятии. Я до сих пор чувствую себя предательницей под тёплым крылом у Гончаровых, которая опозорила их на весь город.
— То, что у твоего папы есть невеста — это даже хорошо. Значит, рядом с ним всегда будет человек, который о нём заботится. У мамы есть папа Влад. У Льва будет Сабрина. Логично, правда?
Амелия открывает шторку, показываясь в сером платье. Оно простого кроя, без лишних рюш и бантиков, но с аккуратным V-образным вырезом на спине и чуть расклешенной юбкой, которая шуршит при движении.
На её личике читается сосредоточенность — она обдумывает сказанное, пытаясь сложить всё в понятную картину. Но что-то в этой картине явно не сходится. Во всяком случае, не так, как хотелось бы.
— Нет, не логично, — вдруг выдаёт дочь, упрямо хмуря брови.
— Почему? Ты хочешь, чтобы папа Лев всю жизнь был один?
— Он не будет один, у него есть я.
— Это не считается, малыш…