Аслан появляется и моет руки, закатав рукава полосатого свитера до локтя. Я смотрю ему в спину, делая глоток чересчур сладкого напитка.
Меня разрывает от интереса узнать, как прошёл его разговор с Сабиной? Так ли адекватно она восприняла новость от своего жениха?
Думать о том, что прямо сейчас он проводит вечер не с ней, а с дочерью и её матерью, наверняка невыносимо. Проблема исчезнет сама собой, как только я позволю Амелии и Аслану встречаться без моего участия.
Это сложно, но реалистично.
Изменения в свидетельстве о рождении исправят совсем скоро. Официально Аслан станет биологическим и юридическим отцом Ами. Это решение принял Влад сразу после обеда с Тахаевым.
Я… всё испортила.
Не себе, нет. Многим людям, которые этого не заслуживали. Я не знаю, о чём договаривались между собой мужчины, но в глубине души мне хотелось, чтобы у мужа была хоть какая-то компенсация за то, чего он лишился. Если удастся заполучить гениальную разработку — то почему бы и нет?
— Сядь, — просит Аслан, кивая на ближайший стул.
Я послушно опускаюсь на место, наблюдая, как он открывает антисептик и смачивает ватный диск.
Из гостиной доносится довольный детский смех. Слышен звонкий стук мяча о стекло, и я громко прошу Амелию быть осторожнее, чтобы ничего не разбить.
Аслан подходит ко мне вплотную, слегка упираясь бедрами в мои колени. Если теплом можно заразиться, то, наверное, именно это сейчас и происходит — оно накатывает мягкой, но неотвратимой волной, оседая где-то глубоко внутри и растапливая напряжение.
— Больно, — чуть кривлюсь.
Я отвожу взгляд и слежу за игрой света на кухонной столешнице. Жжение пробирается под кожу, а кровь шипит, протестуя против антисептика.
— Терпи.
— Легко сказать, — слегка ворчу, стискивая колени. — Это не ты расшиб голову в аварии.
— Что мне сделать? Подуть?
Откликаясь на провокацию, я почти не думаю о последствиях, хотя давно считаю себя взрослой, собранной и ответственной. Скорее всего, это влияние Аслана.
Да, определенно.
Несмотря на то, что мне давно не шесть и не восемнадцать, после сложного дня я чувствую себя маленькой капризной девочкой, которая ищет заботы и поддержки.
Я искала её даже после того, как Аслан улетел учиться, потому что ощущала себя брошенной и ненужной. Матерью, отцом. Всеми. Но оказалось, что другие не умеют настолько компенсировать пустоту. Всё, что я находила в тот период, казалось дурацким суррогатом.
— Давай, — смело соглашаюсь. — Дуй.
Я закрываю глаза, когда Аслан наклоняется и поддевает пальцами мой подбородок. В ноздри проникает знакомый запах одеколона и тела, рождая в животе лёгкий трепет, как взмахи крыльев бабочек.
Ситуация игривая и… неоднозначная.
Мне необязательно смотреть, чтобы понять: Аслан чертит зигзаги на моём лице, дуя на рану.
А ещё у него довольно сильный захват.
И он снова не может мне отказать, уступая.
И это, чёрт возьми, совсем не похоже на отношения молодых родителей или жест дружеской поддержки — поэтому пульс резко ускоряется, настойчиво сигнализируя об этом.
Я каменею, вдавливаясь в спинку высокого барного стула. Горло пересыхает, хотя немного ниже — становится адски влажно.
Образ Аслана расплывается перед глазами, когда я их распахиваю. Я не ошибаюсь, думая, что шумно дышу не только я, но и он. Готова поспорить: прижми я руку к его левой стороне груди, почувствовала бы, как сердце бьётся так же бешено, как и моё.
— Стало лучше? — доносится вопрос, будто из вакуума.