— Спасибо за предложение, но я не нуждаюсь в твоей помощи в общении с мужем или свёкром.
— Если ты будешь затягивать — я буду вынужден вмешаться.
— Неужели ты готов к тому, чтобы признаться во всём своему окружению? Дине? Сабине? Ты уверен, что накануне свадьбы это именно то, что хочет услышать твоя невеста?
— В чем, собственно, загвоздка? Я не стыжусь того, что у нас было когда-то давно.
Мы часто дышим, испепеляя друг друга взглядами. Какое счастье, что нас разделяет кухонный стол, потому что сдерживать себя не только словесно становится всё сложнее. Я не знаю, как выглядит моё лицо, но чувствую, как кровь нагревается до кипения, ударяя в щёки. Аслан выглядит не лучше: его челюсть напряжена, а вены на руках вздулись, как канаты, когда он сжимает пальцы в кулаки, пытаясь удержать себя от взрыва.
— Саби мечтает об общей дочери с тобой, — рассказываю откровения, которые сама недавно узнала. — О дочери, а не о падчерице, которой пять лет и которая понятия не имеет, как это, когда у тебя два папы!
— Если ты думаешь, что мне прямо сейчас нравится ей врать, где я и с кем, — то ты глубоко заблуждаешься, — строго чеканит Аслан. — Несмотря на то, что ты видишь во мне упрямца, я опять уступаю тебе во всём: соблюдаю конфиденциальность и не рассказываю об этой встрече ни одной живой душе. Даже если это противоречит каким-то моим убеждениям и принципам.
С груди срывается тяжёлый выдох, потому что услышанные слова сбивают с толку. Я чувствую, как внутри что-то надламывается, но не могу позволить себе это показать. Как и закончить перепалку, потому что каждый новый аргумент только сильнее накаляет обстановку, заставляя меня защищаться даже там, где я хотела бы просто молчать.
— Вот и рожайте свою Амелию! — говорю без промедления. — Воспитывайте её, старайтесь и любите!
— В наших взаимоотношениях с Сабиной я разберусь, — пресекает Аслан, передёргивая плечами. — В советах деторождения тоже не нуждаюсь. Это меньшее, что должно тебя беспокоить во всей этой ситуации. Думай об Ами. И о том, как доступно объяснить ей, почему приходится видеться с другом Львом на постоянной основе. К слову, о том, чтобы называть меня папой, я тоже пока не прошу.
Аслан ударяет ладонями по столешнице, заставляя подпрыгнуть не только меня, но и кружку, коробки из-под еды и телефон, который съезжает ближе к краю. Резкое движение, наполненное сдержанной яростью, разрезает воздух, лишая меня способности спокойно дышать.
Я слышу собачий лай, смех дочери и тихий, слегка хрипловатый голос Аслана. Чтобы собрать себя воедино, мне требуется бесконечных пять минут, потому что руки дрожат, а сердце стучит так, будто хочет проломить ребра. Невозмутимо общаться с Ами в таком состоянии кажется почти непосильной задачей.
Если Аслан хочет, чтобы я ему помогала и содействовала, первое правило, которому я его научу, — не раскачивать мать общей дочери. Не расшатывать в хлам её нервные клетки, которых и без того осталось немного.
— Не против, если мы с Амелией прогуляемся по району с собакой? — спрашивает Аслан, заглядывая на кухню и опираясь рукой на дверной косяк.
Он, кажется, пришёл в себя гораздо быстрее, чем я, потому что звучит уже не так зло и враждебно. И я, чёрт возьми, завидую ему, потому что в моей груди до сих пор настойчиво вибрирует тревога.
— Далеко?
— Я забыл купить Луне пелёнки. Мы дойдём до аптеки и сразу же вернёмся обратно. Метров триста, если нужно точнее.
Цокая ногтями по плитке, вокруг меня начинает виться ретривер. Собака требует ласки, тычась носом в мою ногу, но я не могу совладать с собой, чтобы ответить ей взаимным теплом. Даже банальная улыбка получается кривой.
Я вскидываю взгляд и делаю шаг вперёд. От меня прямо сейчас требуется решение — доверяю ли я Аслану или нет? Препятствую или помогаю? Я с ним заодно или против него?
— Хорошо, идите, — отвечаю после минутной паузы. — Только, пожалуйста, не позволяй Ами снимать шапку на улице.
Аслан кивает, свистит собаке и скрывается за поворотом. Я слышу шум и суету в прихожей, а затем на плечи ложится долгожданная тишина, дающая мне возможность наконец-то прояснить мысли.
25
Разговоры о ретривере не прекращаются ни по дороге домой, ни за ужином, ни перед сном. Ами настолько возбуждена, что я никогда не видела её такой.
Ещё бы! Мало того, что она играла с собакой и кормила её, так ей самостоятельно позволили выгуливать Луну на поводке. Амелия мнила себя самой настоящей хозяйкой.
Она была важной и взрослой. И действительно значимой.
Как только дочь засыпает, я чувствую себя без сил. Абсолютно пустым сосудом, из которого выпили всю энергию до последней капли.
Мне казалось, что я смогу удерживать втайне наши встречи с Асланом до тех пор, пока Влад не вернётся из командировки, но с первым же ночным звонком я обрушиваю на него шокирующую информацию. Перед смертью не надышишься — это, похоже, про меня.
Но я озвучиваю не всё.
Выдаю дозировано, потому что для более объёмного разговора нужна личная встреча глаза в глаза. Сказать мужу о том, что инвесторы, с которыми он сейчас ведёт переговоры, — знакомые Аслана, значит нанести ему удар под дых. Не уверена, что когда-нибудь вообще в этом признаюсь. Как и во многом другом.
Влад принимает новость стойко, но задаёт множество вопросов невпопад, которые должны волновать его меньше всего. Я не занимаю позу виноватой, не лепечу и не впадаю в истерику. Это снимает ненужное давление и позволяет разговору остаться в рамках разумного.