— Как я должен был запретить тебе гулять, встречаться с другими или ходить на свидания? Просто, блядь, как?
— Я и не мечтала, что у нас будет любовь до гроба. Даже на ум такое не приходило.
— Хорошо.
— Я не хочу ни о чём жалеть.
— И не надо, конечно, — то ли ёрничает, то ли правда поддерживает Аслан.
Сердце совершает кульбит, не зная, как иначе справиться с грузом признаний. Я была недостаточно взрослой и сознательной, чтобы по достоинству оценить перспективы и ситуацию.
Билеты в Штаты, которые были куплены на то лето, до сих пор хранятся у меня на почте в папке «Важные».
Но они были уже после.
Я так и не улетела.
— Я рассказывала тебе, что время от времени переписывалась с одним парнем, а потом согласилась пойти с ним на свидание. Хотела вызвать у тебя ревность, спровоцировать. Но это оказалось катастрофической ошибкой. Мне никогда не было так плохо, как после той встречи, клянусь. Вся спесь слетела сразу же — в ванной. Затем последовали скандальный развод родителей, смерть отца и полная прострация. Новость о беременности прозвучала, как гром среди ясного неба. Срок был уже слишком большим, хотя я всерьёз собиралась избавиться от Ами, думая, что смогу отмотать всё назад.
Аслан больше не смотрит мне в глаза, а я, почему-то, рассматриваю его подрагивающие ресницы и выплёскиваю поток информации, который долго держала в себе.
Мы ничего друг другу не обещали. Ни любви, ни честности, ни преданности. У меня была свобода. У меня, чёрт возьми, были полностью развязаны руки, чтобы вдоволь убедиться в том, что мне не «кажется». Но эти методы оказались не просто недейственными — они стали разрушительными.
— Дальше, — торопит Аслан.
— Я советовалась с Диной, но она так пристыдила меня за то, что я собираюсь разрушить тебе жизнь, что мне стало невероятно стыдно за этот поступок. Я не призналась. Дина была права. Она оберегала тебя, как могла, от любой негативной информации. Я считала, что это расплата за мои ошибки — невозможность быть с тобой. Думала, что мне не может повезти и отец ребёнка точно не ты. Данные УЗИ разнились от срока к сроку, потому что я не запомнила дату последней менструации. Я не стала на этом зацикливаться. К тому же, если бы выяснилось, что отец — другой, я сомневаюсь, что смогла бы справиться и принять дочь. Я решила ничего не выяснять. Так было проще. Это помогало отключиться.
Аслан молчит, изредка стреляя в меня глазами, а мне так гадко на душе, что горечь разливается за рёбрами, оставляя неприятный осадок.
— Амелия родилась маловесной и слабой. С кучей диагнозов, которые мы преодолели только к трём годам. Часть из них — из-за меня, потому что я плохо питалась и не соблюдала рекомендации врачей. Я решила, что будет несправедливо, если я не смогу дать ей материнское тепло, которого не дала мне моя мать. Ты бы видел её в реанимации — два килограмма веса, вся в трубочках и со шрамом на животе. А у меня внутри пустота…
В дверь уборной начинают стучать. Я вздрагиваю, обнимая себя руками за плечи. Запястья до сих пор кажутся онемевшими после крепкой хватки. Не удивлюсь, если на коже останутся синяки.
— Это твои триггеры — не мои, — строго говорит Аслан, не отступая ни на сантиметр и нарушая дистанцию. — У тебя было достаточно времени, чтобы полюбить Амелию за пять лет.
Мне кажется, будь его воля — он бы меня придушил. Ему плевать на мои чувства, ошибки и решения. На то, что я дала шанс на новую жизнь не только себе. Даже на то, что я не хочу знать проклятую правду!
— Ты собираешься жениться. У меня семья с Владом — он хороший отец, заботится об Ами и любит меня, — быстро произношу я. — Не стоит травмировать ребёнка. Не нужно всё рушить. Уже слишком поздно.
Стук с обратной стороны усиливается. Кто-то из детей хочет пробраться в туалет. К счастью, не взрослый. Но времени остаётся всё меньше.
— Я не собираюсь рушить, Алина. Но я хочу знать. Имею право.
— Аслан…
С груди вырывается жалобный стон. Смотреть на него мне адски больно. Озвучивать то, что я собиралась хранить в себе до конца жизни, ещё больнее. Стабильность, которая помогала мне держаться на плаву долгие годы, трещит по швам под мощным напором, а каждое слово раскурочивает старые рубцы почти что до мяса.
— Я заеду к тебе в студию, чтобы обсудить, что делать дальше, — говорит Тахаев, растирая ладонями лицо и пытаясь прийти в себя. Он бросает на меня обескураженный взгляд напоследок: — Завтра. Один.
— У меня выходной.
— Придётся поработать.
Я зажмуриваюсь и сползаю на пол, когда Аслан уходит. Слёзы прочерчивают влажные дорожки на лице. Отдаляющиеся шаги, голоса гостей и хлопок двери звучат, как в вакууме.
Кажется, всё наконец закончилось, но я точно знаю — на самом деле всё только начинается.
17