— Надо сказать, — заметила Адель, — что наше пребывание там было довольно тягостным, ведь вкусы у нас такие разные. Виви Анн почти все время торчала в Лувре, а когда возвращалась, то ныла, что хочет вернуться в Стокгольм, Хедвиг говорила, что ей больше всего хочется пожить в рыбацкой деревушке в Бретани, а я лучше всего чувствую себя на Ривьере. Там по крайней мере можно вкусно есть и пить, а также общаться с интересными людьми.
— И в результате все четыре месяца вы, разумеется, провели на Ривьере, — заметил Йерк.
Он сказал это спокойным тоном с видом столь невозмутимым, что его слова не прозвучали как оскорбление. Глаза неприятно пораженной Адели вспыхнули гневом. Я заметила, что Турвальд с трудом скрыл улыбку, а Виви Анн затаила дыхание. Хедвиг поспешно сказала:
— Интересно, как там путешествует наша тетя Отти.
И Мета помогла ей, спросив:
— Почему все называют ее тетей Отти? Ведь она никому из вас не родственница.
Хедвиг радостно ухватилась за новую тему разговора:
— Так уж повелось. Думаю, потому, что все ее любят. К ней в дом приходит тот, кому грустно, кому весело и тот, кому просто хочется выпить чашечку кофе.
— Она очень славная, — согласилась Виви Анн. — В Ронсте как-то пусто, когда ее здесь нет.
Адель Ренман по крайней мере с виду остыла и темпераментно помахивала сигаретой.
— Я никак не думала, что она все же уедет, ведь она слишком любит Ронсту, и ей нелегко расстаться с ней, хотя бы и ненадолго. Когда Отти в понедельник пришла ко мне попрощаться и выпить рюмочку со мной и Турвальдом, она до того нервничала, что выплеснула коктейль на мою только что выстиранную юбку и несла что-то несусветное… Несколько раз повторяла, чтобы я берегла себя, была осторожнее. В конце концов мне пришлось напомнить ей, что это она, а не я отправляется за границу в поисках приключений.
Я спросила, не знает ли кто-нибудь ее адрес в Испании. Но каждый из присутствующих покачал головой.
— Девятнадцатого она должна прибыть в Мадрид, — неуверенно сказала Хедвиг, — но в какой гостинице остановится, не знаю.
Адель тут же стала рассказывать, в каких плохих отелях ей приходилось останавливаться за границей, мы с Хедвиг вежливо, но без всякого интереса слушали ее. Турвальд болтал с Метой, Виви Анн снова надулась, а Йерк Лассас молча вертел худыми пальцами. Прием явно не удался, и верно, не потому, что этим людям нечего было сказать, а потому, что они по неизвестной мне причине не могли или не хотели говорить о том, что занимало их мысли. Но вот Малявка проснулась и заревела, это послужило сигналом к тому, что пора было расходиться, и все почувствовали облегчение.
Адель Ренман похлопала меня по руке и любезно сказала:
— В субботу у нас, как обычно, праздничный ужин с вареными раками[7], это стало уже традицией в нашей семье. Не желаете ли вы, фру Буре, прийти к нам вместе с супругом? И милую фрекен Мету мы, конечно, тоже приглашаем. Мы будем очень рады. Добро пожаловать в восемь часов. Будут только все присутствующие, да еще мой брат и невестка, с которыми вы, как я понимаю, еще не познакомились.
Карие глаза Виви Анн многозначительно взглянули на мать.
— Вот как… Значит, они все же придут?
По дороге домой я обдумывала все, сказанное в доме Адели, в частности, эту фразу Виви Анн. Пожалуй, именно эти слова заставили меня пойти к Гуннарсонам и одолжить у них утюг.
Разумеется, мы могли поусерднее поискать запропастившийся куда-то утюг тети Отти, Мета могла бы и подождать денек, не так уж срочно было ей гладить блузку и распашонку Малявки, и уж, во всяком случае, проще было позвонить в дом Адели и попросить у них утюг. Но я почему-то, миновав виллу Ренманов, направилась к красному крестьянскому дому.
Сад и огород показались мне более ухоженными, чем сам дом, который пора было ремонтировать и красить. На мой стук никто не ответил, дверь была не заперта, и я вошла в сени. Вторая дверь была притворена, и я невольно услышала разгневанный мужской голос:
— Черт бы побрал ее вместе с вареными раками! Ведь их выловили для нее у моего берега.
Женский голос звучал миролюбиво, увещевательно:
— Не выдумывай, наших раков не хватило бы, чтобы накормить гостей Адели. Их точно купили в магазине.
Я покашляла и вошла в неприбранную, старомодную, но уютную кухню. Излагая историю о приглашении тети Отти о запропастившемся куда-то утюге и детских распашонках, я с любопытством рассматривала Аларика Гуннарсона и его жену.
Худому и жилистому брату Адели я дала бы лет шестьдесят. Такие же, как у сестры, живые голубые глаза, темные с проседью волосы, небольшая лысина, движения быстрые и энергичные. Когда я упомянула тетю Отти, лицо его просияло, и раздражения как не бывало.
— Эта дурочка, — почти ласково сказал он, — вздумала ехать в Испанию в середине лета. В эту пору у нас в Ронсте куда лучше!
— Не скажи, отец, там в Испании лунные ночи, красавцы матадоры и сеньориты. Есть на что поглядеть.
Манера говорить Йерды Гуннарсон была ей под стать, толстой, добродушной, светловолосой и голубоглазой, в пестром цветастом платье. Рядом с ней я сразу почувствовала себя как дома, легко и свободно. Она тут же решила напоить меня кофе, но, к моему удивлению, муж сам поднялся и поставил кофейник на огонь, а после, как бы оправдываясь, пояснил:
— У Йерды очень высокое давление. Доктор велит ей отдыхать.
[7] Восьмое августа — традиционный шведский праздник kräftskiva — ужин с вареными раками.