— Милая фрекен Ренман, — возразил доктор, — если хирург режет мертвое тело, человеку отнюдь не хуже, чем во время операции при жизни. А в данном случае, когда есть подозрение на отравление, вскрытие для установления причины смерти необходимо.
Он сделал Виви Анн укол снотворного и дал Хедвиг успокоительные таблетки. Хедвиг поцеловала меня в щеку и горячо поблагодарила нас обоих:
— Вы оба так добры ко мне, прямо-таки как тетя Отти.
Мы молча отправились домой, слишком потрясенные, чтобы облечь свои мысли в слова. Но причиной неприятного ощущения у меня под ложечкой были не ядовитые грибы, не усталость и даже не шок, который я испытала при виде старой одинокой женщины, умирающей страшной смертью, а безотчетный страх, вызванный недавними событиями и злобой на того, кто был их причиной.
Потому что я знала точно: Адель Ренман умерла не из-за пищевого отравления. Да, причиной смерти без сомнения была отравленная пища, но яд попал в нее не случайно, его подмешала рука злоумышленника. У врача же, судя по всему, несмотря на то, что он настаивал на вскрытии, подобного убеждения не было. Я продолжала напряженно думать о случившемся, когда занялась кормлением дочери, которая смеялась и дрыгала ножками.
Решив высказать Эйнару свои подозрения, я спросила:
— Послушай… Ты веришь, что Адель Ренман умерла естественной смертью?
Он удивленно посмотрел на меня и, помедлив, ответил:
— Ты думаешь о письме тети Отти?
— Да, о письме и обо всей обстановке в Ронсте. Что бы этот симпатичный доктор ни говорил, не поверю, будто человек может умереть, съев несвежего рака или пару кусочков ядовитого гриба. Ты видел разницу, Аларика рвало совсем иначе, как-то более… естественно…
— Ты считаешь нормальным напиться до бесчувствия?
— Да, его рвало от спиртного… Ведь он к грибам даже не притронулся.
— Ты в этом уверена? — с удивлением спросил Эйнар.
— Абсолютно. Он поковырял в жарком вилкой и сказал, что и без того объелся. Адель уплела и его порцию.
— Это значит, что она съела в два раза больше грибов, чем все мы, — задумчиво сказал Эйнар.
— Нет, некоторые попросили добавки. Хедвиг принесла еще одно блюдо.
— В самом деле, я это помню. Мне тогда показалось, что я сижу за столом с обжорами.
— Эйнар, это вскрытие… когда оно будет сделано, и что оно может показать?
— Не знаю. Если результат вскрытия не покажет, что причиной смерти послужило воспаление кишечника или склероз сердечных сосудов, или еще что-нибудь в этом роде, а обнаружит наличие каких-либо ядов в желудке или моче, тогда дело этим не кончится. Я позвоню Кристеру, попрошу его разузнать и сообщить нам.
Я тяжело вздохнула и умоляюще посмотрела Эйнару в глаза:
— Я попрошу тебя о большем. Я хочу, чтобы ты уговорил Кристера приехать сюда.
В результате долгого телефонного разговора мы получили его согласие. Мне было немного совестно отрывать Кристера отдел, пользуясь его добрым отношением к Эйнару и ко мне, и заставлять его решать загадку, основанную на моих шатких доводах об убийстве, но я утешала себя тем, что воскресный вечер, проведенный у нас на террасе, будет для него приятнее душного дня в Стокгольме.
В ожидании Кристера мы с Метой состряпали самый роскошный ужин, какой только наши весьма ограниченные запасы могли позволить.
Мету настолько ошеломило известие о смерти фру Ренман, что она посыпала картошку зеленым луком вместо укропа и попыталась запихать дрова в холодильник.
— Просто даже не верится! Ведь вчера она была такая бодрая и веселая, я чувствовала себя в сравнении с ней старой клячей. Йерк шутил, что эта бабка чуть было не соблазнила его, а Оскара она ночью до смерти напугала, вызывая его на бокс, жаль, что я не поглядела на этот цирк.
Чтобы поменять тему, я спросила ее, как у нее дела с Осборном.
— Да ну его, он под конец вечера надулся на меня из-за того, что я слиняла в сад с Тедди…
— С Тедди? А кто такой Тедди?
— Ясное дело, Турвальд. Его прозвали Тедди, потому что его фамилия Бьерне[8]. Правда, остроумно?
Я ответила, мол, бывают прозвища и поостроумнее, и спросила, что она делала в саду с зубным врачом.
[8] Бьерн — по-шведски «медведь». Теддибьерн — игрушечный мишка.