— Да нет! Это они про себя писали под названием, что это, дескать, не газета, а модный листок. А назывались «Слово истины».
— Религиозное что-то?
Серафима засмеялась:
— Ну ты даёшь! Какое там! Они пытались тут газету издавать типа «Русского голоса либерала». Помнишь, ты рассказывал про заграничный?
— Ну! Так там сплошные г… — я застрял, соображая, как переиначить слово «говны», — г-гадости про Россию пишут!
— Вот и эти недалеко ушли. Только у них денег не хватило ни на редакцию, ни на полноценное издание. Два человека собрались, эта вот мадам да какой-то великовозрастный маменькин сынок. И время от времени свои листки печатали. Напечатают штук десять и на столбах в центре города налепят, дворники потом ругаются, отдирают.
— И чем мы обязаны явлением сей мамзели у наших ворот? Она что — в училище деньги на свои пасквили зарабатывать будет?
— А! Так вот, после казино она написала статейку, в которой вы получились четыре дебошира, которые разнесли до основания приличное заведение, пользуясь своим положением. Особенно тебе досталось за бесчеловечное изувечивание несчастного дитя.
— Не понял… А-а-а! Эта малолетняя хозяйка притона-то — несчастное дитя?
— А ещё тебя, — Серафима хихикнула, — обозвали представителем тлетворной европейской аристократии.
Серго, который только что зашёл и тоже с интересом слушал, немузыкально заржал.
— Ну, допустим… — Меня от подобного выверта сознания тоже нервный смех пробирал. — А чего она тут-то?
— Так на неё общественность подала жалобу. Было разбирательство и суд. Нашли у них в статейках клевету на члена императорского дома, присудили обыкновенно — запрет на въезд в крупные города, на обучение в высших учебных заведениях и на общественно значимые должности.
— Что-то мне кажется, им обоим это и так не грозило.
— Что правда то правда. Ну и высылка, конечно. Иркутск по закону слишком для них большой. И вот ещё, назначили по три тысячи часов исправительно-трудовых работ. Там этот тоже, говорят, ходит. Они вдвоём всю ипподромную теперь подметают.
— И долго они нам глаза мозолить будут? — спросил Серго. — И вообще, я нэ понял — а как же высылка?
— Ждут арестантский вагон. Через неделю, говорят, вернётся в Иркутск. А пока: ночью — домашний арест, днём — метла в руки.
Тут прозвенел звонок на следующий урок и прервал нашу познавательную беседу.
21. ПРИБЫТИЕ В ИНДИЮ
Как я и предполагал, Серго пришлось задержаться. Он должен был прибыть через пару недель, когда у прибывших с Кавказа групп завершится их специальная краткосрочная переподготовка. Собственно, Серго и должен был их возглавить.
Тёмыч с Пашкой страдали, что они полетят отдельно от меня — оба отправлялись в Индию привычным порядком, присоединяясь в Иркутске к проходящему с северов военному курьеру.
А нам пришлось воспользоваться грузовым транспортником, потому как я не то что не собирался явиться на юг с голым афедроном, а вовсе даже наоборот — прикрыть его по максимуму. Поэтому — и «Саранча», и «Пантера». Экипажи сразу получились неполные, и в качестве добавочных техников-певцов были приглашены двое тувинцев из числа курсантов-третьекурсников, показавших наилучшие в своей специализации достижения. Конкурс, надо вам сказать, был по тридцать человек на место! В первом потоке-то у нас шестьдесят кадетов, и все они весьма и весьма неплохи уже в своём деле, а не выпустились ещё, собственно, потому что не закончилось освоение второй (технической) специальности. И этим двум счастливчикам, первым из всех отправляющимся в зону реальных военных действий, завидовал весь поток.
Так что состав нашего отряда получился такой: я, Хаген, Швец, Пушкин, техники Сарыг с Урдумаем и три лисы. Транспортник, принявший нас на борт, был уже прилично загружен, в том числе техникой, однако разместились нормально и долетели спокойно.
Высадка в Индии прям ностальгию вызвала. Такая же сутолока и бардак, как в Сирии был. Но, впрочем, подобный неустрой почти во всех военных базах и портах. Поначалу. И это «поначалу» здесь — самое ключевое слово. Потом-то будет всё как в часах — кажная шестерёнка на своём месте. А вот вначале… Тем более, что высадили нас не в главном порту, а поближе к приискам. Чтоб сразу, значицца, к месту боевых действий поближе.
Мы шли небольшим конвоем — «Саранча», два тягача с прицепами и «Пантера» — по безобразно-зачуханным улицам какого-то городишки. Дома все как один — одноэтажные, крытые листьями каких-то местных растений. Но основное впечатление — грязно.
Натурально, смотришь вокруг — и такое чувство, что эти улицы с времён создания не убирали. Мусор, неопрятные, скудно одетые люди. Лепёшки коровьего навоза повсюду. По одёже-то, допустим, скидку можно сделать на жару и влажность несусветную.
Но коровы? Худые, мосластые — не кормят их тут, что-ли? Главное, Хаген мне сказал, мол, коровы у индусов — священные животные. Так чего не ухаживают, раз священные? Непонятно. А говно коровье — тоже священное? Вон, красавец бежит. Видок, будто он прям здесь же в куче отбросов только что спал, а к башке на затылке — точняк кусок коровьей лепёшки присох. Или это знак особого благоволения священного животного?
Фу ты, гадость какая, ядрёна колупайка!
Да уж, тут с санитарными понятиями всё довольно зыбко. Не даром нас строго-настрого предупредили: у местных под страхом дисциплинарного взыскания ничего не брать! Ни воды, ни еды — всё только из своих, армейских припасов. Иначе целители только и будут бегать да боевые поносы лечить.
И вся это красота влажной жарой заполирована. Словно тяжёлая душная перина сверху давит. Даром, что почти зима.