Иван фыркнул:
— Твоё утверждение опровергается примером твоих дядюшек! Пенсионер ты наш двадцатичетырёхлетний! — и добавил с подначкой: — А нам, между прочим, на училище одного «Архангела» выпишут.
— Да за ради Бога! Вот Серго пусть и выучится на нём скакать. Ты только про кобелей ему не задвигай, — мы дружно поржали. — Лучше скажи там: что, с «Саранчами» натурально сладилось?
— Пока с «Локустами». Предложение ушло. И даже намёк на возможность торга с тобой. — Хитро посмотрел на меня Иван.
— Куда там торговаться-то?
— Да есть куда. Я ж запросил полсотни.
Я воззрился на Сокола:
— И этот человек упрекал меня в скаредности!
— Должность начальника училища портит характер, — покаялся он, — и развивает этот… как?
— Куркулизм! — припечатал я. — Куркуль ты, ядрёна колупайка!
— Для вас же стараюсь! — проворчал Иван, и тут нас позвали чай пить. Ну, в матушкином понимании «чай» — это когда стол от еды ломится. Ну и чай прилагается, конечно, тож. А вот после сытных чаёв Сокола растащило на философию. И ещё, я подозреваю, он не оставлял надежды сподвигнуть меня на новые подвиги в плане погрызть гранит науки…
— Вот ты, Илья, говоришь «Ваня из деревни», — начал он.
— И ничего я не говорю, — лениво ответил я. — Я вовсе даже молчу. Сижу, прикидываясь мебелью и даже дышу в половину, лишь бы на ваш, Иван Кириллович начальственный энтузиазм не нарваться.
— Да нет уж, Илья Алексеевич, позвольте! — не отступился от своих намерений Сокол. — Вы вот давеча намекнули на некоторую посконность деревенского населения. Полагаю, в глубине души вы распространяли эту особенность и на городское простонародье тоже?..
— Так! — я окончательно закрыл глаза и уронил голову на подголовник кресла. — Ежли вы, Иван Кириллович, сейчас не переключитесь на нормальный тон, то будете разговаривать с моим спящим туловищем.
— Ладно! — неожиданно бодро воскликнул Сокол и подскочил. — Но уж и ты, мил друг, изволь меня слушать!
Я вынырнул из сытой дремоты и сел прямее.
— А то пойдём лучше пройдёмся? — предложил он. — А то впрямь при такой кормёжке скоро будем напоминать твоих лис после сладостей!
— Да не охота грязь со снегом месить. Забыл, что ли, какая сегодня погода?
— Ну пошли хоть на двор! Походим по свежему воздуху.
Это можно. Дворы-то у нас по сибирской манере досками крытые, чистые.
— Изволь, выйдем.
Сокол резво защёлкал пальцами, образуя вокруг подошв сапог слегка поблёскивающую защиту — навроде прозрачных галош получалось, чтобы сырость потом в дом не волочь — и устремился на выход.
— Так вот! — начал он, деловито воздевая палец к небу. — Главная ошибка нашего Российского жителя — и не только деревенского, а вообще — знаешь в чём?
Я помотал головой. Типа — нет, не знаю.
— В том, — продолжил Великий князь, а сейчас это был именно Великий князь (я уже научился, искренне надеюсь, различать маски, которые надевал Сокол), — в том, что он с великим скепсисом относится к себе. Ты понимаешь? Глобальное пренебрежение к себе как к народу присутствует!
— Ну почему-у-у… — не согласился я.
— Да потому! — вошёл в раж Иван Кириллыч. — Знаешь, кто самый главный, самый умный, самый-самый для англов? Отвечу. Англ! Не важно, простолюдин он или лорд! Англ! И он, в их умах, в умах целой страны, довлеет над всем миром! Все другие хуже, ниже и вообще ничтожнее. Да хоть Смитов своих вспомни! Ведь узнали же они и про чин, и про титул, и всё равно запрашивали что? Помочь выяснить отношения между неким казаком Коршуновым (ты чувствуешь вот эти нотки брезгливости⁈) и славным родом Смитов!
Я хотел сказать, что тут не поспоришь, но даже слово вставить не смог! Иван чесал, как заведённый:
— А у нас? Ты в курсе что самый лучший пилот-испытатель шагоходов — лучший в мире! — вообще-то по фамилии Пугачёв⁈ Из тех самых! Пра-пра-правнук того самого Пучачёва! Простой донской казак Российской империи! «Архангелом» управляет как боженька!