— Что? — испугалась Маша. — Не надо было говорить? А ты же не предупреждал…
— Да я и не думал, что ей вступит позвонить! — с досадой воскликнул Сокол. — Главное, сегодня я сижу, с дядей разговариваю — вдруг она входит. Ванечка, туда-сюда, и снова давай своё: «Может, передумаешь, ляжешь к нам в стационар, пока не поздно?» Еле отбрехался.
— Ну ты придумал, с кем юлить! — усмехнулась Даша. — У императрицы глаз-алмаз!
— Вот, видать, что-то она заметила, раз звонить начала, — закивала Серафима.
— А про лис? — встревоженно спросил Иван. — Про лис ты ей сказала?
— А она не спрашивала, — пролепетала Маша. — Спросила, что ты делаешь. Я сказала: травки пьёт и какие-то упражнения по часам…
— Кстати, у вас время, Иван Кириллович, — строго сказала Айко. И Иван безропотно пошёл за дом на площадку, там у нас место для гимнастики оборудовано. А Айко сказала мне: — Не хотелось бы мне попасть под ревность императрицы.
— Да уж, и мне бы не хотелось, — согласился я. — А мы тут с тобой в одной лодке, да ещё матушка. Что-то придумывать будем.
Айко кивнула и поманила рукой уже Серго:
— Князь Багратион, у вас тоже процедуры.
— Уже бегу! — с готовностью поспешил в сторону травной избы тот.
Похоже, у Багратиона дела шли даже веселее. Впрочем, у него костных повреждений не было — хрящики да мягкие ткани. Пока нам ничего не говорили, это я по воодушевлению Серго сужу.
Как бы так всё в лучшем виде представить, чтобы монаршую досаду на себя не навлечь? Надо бы с матушкой переговорить.
Но шашлыков мы, конечно, пожарили. И вина за Хагена выпили. А как же?
В четверг я закончил уроки и черкал в ведомостях, составляя план на следующую неделю. Лучше заранее всё сделать, чтоб завтра пораньше домой. А тут Хаген в учительскую заходит. Серьезный такой, как это у него бывает. Накатывает, знаете ли, повышенная немецкость. По-любому, сейчас чего-нибудь выдаст.
А я дай, думаю, подколю его. Сразу вид сделал, как будто поглощён своей писаниной по самые уши. Сижу, строчу, головы не поднимая.
Хаген стоит молчит.
Я сижу пишу.
Да ядрёна колупайка, кто раньше не выдержит?
И тут Хагена пробило. Он вытянулся, поправил воротник мундира, громко откашлялся и начал:
— Илья Алексеевич…
Да наконец-то! Я уж думал, у меня рука отвалится так строчить!
— Ну, зажигай! — подбодрил его я.
Он слегка запнулся.
— Чего зажигать?
Я аж вздохнул и щёку кулаком подпёр:
— Вот всё я тебя, Хаген, не пойму. Уже справный казак получаешься. И всё равно прорывается в тебе некоторая немецкая деревянность.
— Деревянность? — Он вздохнул. — Это всё от нервов!
— О! Нормально отмазался! — усмехнулся я. — Чего там у тебя?
— Хочу к родным съездить. — И главное, морда такая, вроде как к деспоту обращается. — Я не видел родителей несколько лет и не знаю, имели ли они какие-то известия обо мне.