— А вы не опасайтесь, — усмехнулся в ответ я.
Секретарь прекратил перебирать бумаги:
— А… отчего же вы думаете, что я вас… боюсь? — и нахмурился слегка.
— А я не думаю. Я ж чую страх. А бояться меня не надо. Раз уж государь счёл, что я с малолетними курсантами могу работать, значит, имел убеждение в моей душевной уравновешенности. Или, как это модно сейчас говорить, в психической стабильности.
Секретарь несколько неловко откашлялся:
— Что ж, давайте перейдём непосредственно к нашему вопросу. Итак, что вы имеете доложить о произошедшем конфликте между Иваном Кирилловичем и господином Веретейко, Романом Селивановичем.
— Простите, не имею счастья знать второго упомянутого вами господина.
Господин Серёдкин коротко глянул на лежащий справа от него футляр. Ага, а это, поди правдомер! Что ж, только правду и ничего кроме правды.
— М-хм. Господин Веретейко вплоть до двадцать восьмого августа сего года отвечал за возведение ряда зданий и сооружений на территории сего Специального военного училища.
— Ах, этот! — понял я. — О личном конфликте я ничего не знаю. А вот факты, подтверждающие, что этот Веретейко — вор первостатейный, видел. Цельну папку! При непосредственном разбирательстве между Иваном Кирилловичем и этим прощелыгой не присутствовал, домысливать и перевирать не буду.
Он снова глянул на футляр и нахмурил одну бровь:
— Вы утверждаете, что при избиении не присутствовали?
— Утверждаю, — согласился я.
Серёдкин снова скосился и потёр подбородок:
— Но что-то вы видели?
— Много чего за последние дни видел.
— Илья Алексеевич, прошу вас, без ёрничанья. Мы с вами делаем одно дело, уверяю вас. Видели ли вы господина Веретейко непосредственно в день конфликта, двадцать восьмого августа?
— А-а! Так бы и спросили. Видел, конечно.
— М-хм! Что конкретно.
— Конкретно, поднимаясь по лестнице Общевойскового департамента тылового обеспечения, помещения которого по улице Большой были предоставлены Специальному военному училищу для размещения штабного отдела, я увидел, как распахнулись двери второго этажа и из них появился означенный вами тип.
— Вышел? — сузил на меня глаза Серёдкин.
— Нет, скорее вылетел. Возможно, запнулся в дверях, я, право, не знаю. Далее он довольно споро проследовал мимо меня, и более я его не видел.
Серёдкин, поджав губы, смотрел на футляр.
— И всё?
— И всё.
— А ранее вы его знали?
— Ни ранее, ни позже я ни разу не имел неудовольствия видеть сего типа.
— А как же вы узнали его?
— А я и не узнал. Я у Ивана Кирилловича спросил: кто, мол, это был? Он мне и сказал: подрядчик-вор. И папку показал.
— Понятно-понятно… А что вы можете сказать о состоянии господина Веретейко в тот момент?