И тут мне пришлось кивнуть. Что ж тут возразишь?
— Я с гордостью могу говорить, что мой зять всего добился в жизни сам! — торжественно завершил Шальнов.
— Папенька, — я вслед за женой приучился так называть тестя, мне не сложно, а ему и Симе приятно, — но вы же не за этим прибыли, чтоб меня похвалить?
— И снова ты прав! — Он выложил на столешницу портфель и достал пачку бумаг. — Привела меня некоторая тревога. Изрядная тревога, правду сказать. И как только я получил эту информацию, счёл должным незамедлительно явиться к тебе. Илья, что у тебя за дела с родом Смитов из Лидса, что в Англии?
— О-о! Объявились! — обрадовался я.
— Так ты их знаешь, раз ожидал? — не обрадовался тесть.
Пришлось ему в красках рассказывать, что да как всё было. И про «Локуст», он же «Саранча», и про то, как он мне достался, и про Марту, естественно. И про похищение Хагена на Дальневосточном фронте, и про трупы похитителей, и про разговоры с этим Эдуардом… Длинный рассказ получился.
Но по окончании рассказа лицо тестя совершенно разгладилось, и он слушал меня с живейшим интересом.
— Вот же зававыка! Иной литератор палец отдаст за подобный выверт сюжета, а у тебя это просто в жизни произошло! — воскликнул он по окончании.
— Так-таки не просто! — попытался возразить я.
— Ладно, главное не в том, — снова посерьёзнел Александр Иванович. — Слушай, какое дело. Вышли на наше жандармское отделение некие людишки. Сомнительные людишки, прямо скажем. Примечены пару недель назад. И репутацию о себе успели составить скверненькую. Взяты, как полагается, на карандаш. И вдруг — внезапно! — являются сегодня в центральный городской участок. К начальнику хотели! Туда их, понятное дело, никто не пустил — чтоб всяких шаромыжников по первому требованию к начальству водить! Дежурный городовой и спрашивает: «За какой-такой надобностью к начальству имеете желание попасть?» А я, как нарочно, тут же сижу, бумаги по суду на клиента оформляю. А те и говорят: «Имели намерение просить, чтобы он поспособствовал переговорам по возвращению собственности уважаемого рода Смитов, которая во время Третьей польской войны попала к казаку Коршунову».
— О как?
— Ты представляешь? — тесть наклонился ко мне чуть ближе. — Уважаемые Смиты и просто казак Коршунов! Чтоб ты, значит, сразу место своё знал! А я возьми да переспроси: «Вы, мил человек, у его светлости Коршунова так аудиенции просите? А не слишком ли нагло, а?» Потерялись человечки. Попросили неделю на согласование и ушли. А я бумаги-то сдал — и к тебе. Полагаю, тебе нужно было знать.
— Правильно вы, папенька, полагаете. Информация важная.
Интересно, этот Эдвард Смит, эсквайр, решил таким образом финт ушами изобразить, или кто-то из его родственничков параллельное расследование ведёт?
— Илья, — мягко начал тесть, — может, стоит охраны прибавить? Не тебе, — отсёк он ладонью мои возможные возражения, — в твоих боевых способностях я не сомневаюсь. Серафиме и детям? А? Родителям?
Я помолчал.
— Оно, конечно, можно. Но Сима всё ещё во фрейлинах у княжны Марии. Официально — нет. Но денежное довольствие продолжает идти. Они близкие подружайки, проводят почти всё время рядом, а там такая охрана! Тем более, что живут-то они у нас.
— Понял, можешь не продолжать, — остановил меня тесть. — Тут ты меня вполне успокоил. Теперь по наглам. Что думаешь делать?
— А что делать? — развёл руками я. — Выжать их, как половую тряпку! И за перстень-ключ родовой, и особо за Мартину честь.
— Вот только пугать меня не надо, Илюша.
Я осознал, что глаза и зубы мои светятся синим. Блин горелый, как неудобно.
— Извините, Александр Иванович, звереть при таких вопросах начинаю. Простите великодушно.
Он улыбнулся.
— А знаешь, удобно. Весьма удобно! Ежели я, подготовленный человек, да ещё и знакомый с твоими, — он неопределённо покачал головой, — особенностями, проникся… То посторонний человек…
— А! — махнул рукой я. — Мне Афанасий уже предлагал на переговорах присутствовать.
— И как? — с интересом поинтересовался тесть.
— Да пока не довелось, — усмехнулся я.
— Зря! Очень зря! Такой опыт можно много где применить!
— Да пожалуйста, я готов. Главное, не в упрёк службе.