Читать книгу «Карамельные дюны» онлайн.

Она читала вслух с запинками. О, этот ужас — проверка техники чтения в начальных классах! Когда на пороге появлялась завуч с секундомером в руках, учащиеся замирали в предвкушении экзекуции. Больше всех боялась Майя и от волнения читала хуже обычного. Голос дрожал, переходя на сип, сердце бешено колотилось, строчки перед глазами расползались.

— Отвратительно! Просто отвратительно! Мой внук в детском саду читает лучше! — с пафосом комментировала завуч, доводя девочку до слез. Сгорая от стыда, под смешки одноклассников, со вжатой в плечи головой Майя топала на свое место.

Такая проверка тяжелым грузом ложилась на детскую психику. Майя потом еще долго не могла без волнения читать вслух и отвечать у доски. И не только она — нашлась еще пара-тройка товарищей по несчастью, не умеющих бойко тараторить, читая тексты. Кошмар прекратился лишь к десятому классу, когда подростковый характер Майи взбунтовался против общественного мнения. Взгляд на мир стал собственным, противоположным тому, который долгое время преподносился мудрыми учителями. Теперь она сама знала о жизни все и лучше всех. Поступки и мысли стали смелыми и дерзкими, граничащими с глупостью. Она больше не боялась осуждений со стороны и перестала стесняться собственной «ущербной» речи, названной так завучем начальных классов.

Неумение выступать на людях было самой большой проблемой в ее юной жизни. Майя предприняла решительный шаг, сделала то, о чем раньше не смела и мечтать, — она пошла на занятия в театральную студию. Идя туда, она очень беспокоилась: а примут ли ее? Там надо будет много говорить, и не где-нибудь, а на сцене, перед большим залом. С ее срывающимся от волнения визгливым голоском только в декламаторы идти. Руководитель группы, милая улыбчивая дама, внимательно слушала застенчивую девочку-подростка.

— У тебя прекрасный голос, — похвалила она Майю. — И не надо его скрывать. Стоит поработать над дикцией — и все будет в порядке.

Позже Майя не раз вспомнила добрым словом свою наставницу: во многом благодаря ей она стала популярной радиоведущей. Занимаясь в театральной студии, она впервые услышала свой голос в записи. Из колонок старого кассетного магнитофона доносился монолог Лисы Алисы. Это говорила не она — вечно теряющаяся школьница. Речь разливалась плавно и невероятно красиво. Майя сразу влюбилась в свой голос и решила непременно стать диктором.

Камил

Камила очень злили неудачи, в особенности когда они касались сердечных дел. Он никак не мог понять: отчего эта красотка с ним так себя ведет? Ну, не понравился он ей, бывает. Так бы и сказала, а то ни «да», ни «нет» — понимай как хочешь. Сначала Камил думал, что Снегирева кокетничает: красивые женщины избалованы вниманием, и чтобы добиться их расположения, нужно быть настойчивым, они привыкли, чтобы их уговаривали. Он принял правила игры: названивал ей в студию и, невзирая на отказы, повторял предложение продолжить знакомство, приглашал в самые лучшие рестораны. Неприступность капризной дамы раззадоривала, цель Яцкевича поменялась: сам того не осознавая, теперь он упрямо продолжал добиваться понравившуюся женщину только ради того, чтобы ее добиться. Майя вела себя строго, терпеливо выслушивая его телефонные признания. Она ни разу не позволила себе грубого высказывания в адрес назойливого поклонника, когда бы тот ее ни потревожил. Ее радовали роскошные букеты, что присылал Камил, но принять его чувств Майя не могла. «Сам все поймет и успокоится», — решила она, продолжая быть непреклонной. Камил показался ей приятным, и в другой бы раз она, быть может, согласилась на встречу, но только не сейчас. Неприятности на радиостанции и дома так ее вымотали, что не осталось никаких душевных сил — в ближайшее время только работать, чтобы забыться: самоотверженно, с фанатизмом закостенелого трудоголика.

Яцкевича швыряло из стороны в сторону: он то хотел махнуть рукой на свое бесперспективное занятие и напиться с друзьями, то принимал решение идти до конца. Он стал нервным и раздражительным, а противный внутренний голос вновь заговорил о приближающейся старости.

Сдаваться без боя было не в его правилах, и Камил отчаянно бросился в атаку. Запала хватило лишь на то, чтобы примчаться ко входу радиостанции. Потом тело внезапно словно одеревенело: он так и сидел, приросший к креслу автомобиля с корзиной роз на коленях. После того как он достал цветы с заднего сиденья, следовало так же решительно выйти из машины и, миновав все ограничители доступа, прорваться в студию, где трудилась дама сердца.

Камил смотрел на двери «Звездной пыли», откуда торопливо выходили люди. Он поймал себя на мысли, что ведет себя как шестнадцатилетний пацан, и от этого на душе стало тоскливо. Не было никакого желания заходить внутрь, видеть Майю совершенно расхотелось, но трогаться с места Яцкевич не торопился. Уехать ни с чем было бы глупо — хоть бы получил отказ: грубый, насмешливый, истеричный — любой. Лишь бы освободиться от этой непонятно зачем затеянной авантюры, знать, что от него больше ничего не зависит, а не бросить дело незавершенным.

Неожиданно взгляд остановился на знакомом силуэте. Бежевая спортивная куртка, тонкие ноги в классических брюках и гладко зачесанные в хвост светлые, как песок Юрмалы, волосы. Сам не зная почему, Камил выскочил из машины и поспешил навстречу девушке.

— Соната! — позвал он. — Вы меня помните?

— Конечно, — улыбнулась она губами цвета карамели.

Они сидели в уютном кафе на Петроградской. Камил бы ей рассказал, как оказался около радиостанции, но Соната не спрашивала. Они говорили о чем угодно, только не о Майе Снегиревой, о которой еще совсем недавно Камил думал постоянно.

Ирина

Наглость мужа превзошла всякие пределы. Камил почти открыто названивал своей кикиморе. «Майя, Маечка, Маюша», — только и было слышно в последнее время. «А эта Майка типичная стерва», — сделала вывод Ира, наблюдая, как муж вернулся с лоджии, нервно сжимая мобильный телефон. На его лице отражалась напряженная работа мозга. «Озадачила, королевна. Смотрите, какая капризная особа попалась — бортанула бедолагу, хвостом вертит», — ухмыльнулась Ирина. Ей вдруг очень захотелось поддеть опечаленного мужа, но она благоразумно промолчала.

Камил ходил мрачный и злой, огрызался по любому поводу. Ира даже не знала — радоваться или огорчаться его неудаче в любви. Когда у мужа все ладилось, он порхал от счастья и дома был милым и покладистым.

Камил обладал на удивление необидчивым характером, о таких говорят: его в дверь, а он в окно. Отказы его не останавливали, он и не думал отступаться от своей Маечки. «Маинька, заинька, солнышко», — не прекращались дифирамбы. «Ничего себе замашки!» — поразилась Ира, когда догадалась, что за личность эта своенравная Майя. Однажды по радио она услышала голос своего мужа. Он дозвонился в одну из поздравительных передач на «Звездной пыли» с тем, чтобы выразить свое восхищение ведущей, Майей Снегиревой. Ведущая реагировала на не в меру пылкие признания сдержанно, с деликатной любезностью, но в то же время не пыталась прервать словесный поток ретивого поклонника. Последнее Ирину задело. «Значит, все же уломал», — с досадой подумала она. На то, что предметом страсти Камила являлась именно радиоведущая, указывал ряд обстоятельств: с некоторых пор магнитолы в доме и в машине мужа были настроены на волну «Звездной пыли», и он старался не пропустить ни одной передачи Снегиревой. Фамилию Майи она видела в записях Камила и слышала из его уст не однажды. «Снегирева», и номер телефона в его ежедневнике. Или он звонил и спрашивал Снегиреву. «Такая мадам, пожалуй, может себе позволить выкидывать коленца, но уж если выкажет благосклонность, то все, пиши пропало — Камила затянет в любовный омут надолго, если не навсегда. Эта не какая-нибудь там третьесортная девица, засидевшаяся в невестах. Снегирева личность: яркая и содержательная. Остается надеяться на то, что мой благоверный наскучит звезде и та его бросит».

Майя

Майя шла по коридору студии с высоко поднятой головой. В ее восточных глазах цвета оливок читалась ничем не прикрытая грусть. Грусть — не то слово. Майя чувствовала себя крайне скверно, и это было очевидно, как бы старательно она ни скрывала свое состояние. Полчаса назад закончился эфир с ее участием, он стал последним не только в этом году. Радиостанцию решили перевести в новый формат. Слухи об этом лихорадили весь коллектив уже давно, но все чего-то ждали и надеялись, сами не зная на что. Пессимисты перебежали на другие станции в первых рядах, реалисты чуть позже. У кого-то нашлись нужные знакомства, кому-то повезло, и им предложили работу в новом формате. Майя витала в розовых мечтах и была уверена, что кому-кому, а ей, популярному диджею, место найдется. Но руководство почему-то молчало, и Майе пришлось задуматься о переходе на другую волну. Сначала она перебирала варианты, чтобы не прогадать. Отказалась вести новости на маленькой радиостанции — двадцать минут эфира в день, слишком мало после былых шестичасовых марафонов. Спустя неделю спохватилась и позвонила, чтобы согласиться, но вакансия уже закрылась. Над предложениями Майя раздумывала долго, так как ей очень не хотелось покидать свою любимую «Звездную пыль», какие передряги она ни переживала бы. Ведь именно на ее волнах она начала свою карьеру ведущей и проработала несколько лет.

Очень тяжело и неуютно стало находиться в стенах пока еще не расформированной радиостанции. В студии, которая раньше была роднее и ближе собственного дома, Майя теперь чувствовала себя чужой и ненужной. Эфиры сократились до смешных тридцати минут, разбитых на несколько выходов, в промежутках между которыми приходилось мучиться от безделья и неопределенности. С друзьями болтать, на что раньше не хватало времени, совершенно не хотелось. Да и где они, друзья эти? Все поувольнялись давным-давно. Недруги смотрели со злорадством: получи. Снегирева, по заслугам, а то совсем зазналась от своих успехов. Но зато и мнимые приятели отсеялись: круг лиц, жаждущих ее общества, резко сузился.

Борис Михайлович Греков, генеральный директор и собственник «Звездной пыли», приучил своих сотрудников ничему не удивляться. Он был великим экспериментатором и генератором идей. Когда-то он начинал простым репортером в местной газете. Приобретя обширный крут полезных знакомств, на пару с приятелем основал радиостанцию. Сначала это была ничем не приметная, заурядная станция, вещавшая невесть что в FM-диапазоне. Немногочисленный штат сотрудников, состоявший из разношерстной братии — бывшего электрика, медбрата, пожилой библиотекарши и повара, — сказывался на качестве эфира. Новости читались с запинками и с жутким выговором, репертуар поражал разбросом: от частушек до современной попсы и зарубежной эстрады шестидесятых годов, нравившейся библиотекарше. Иногда звучали гимны — их под настроение ставил повар, вспоминая блюда национальных кухонь. Как ни странно, своеобразная радиостанция нашла свою аудиторию и через некоторое время стала приносить доход. Дела шли в гору, отражаясь на внешнем облике как владельцев, так и их детища. Они переехали в новое здание, была приобретена качественная аппаратура, приглашены профессионалы. Радиостанция преобразилась, стала конкурентоспособной. Греков заматерел, обзавелся третьим автомобилем и просторной квартирой в центре. Даже выход из бизнеса напарника незначительно пошатнул его материальное положение — лишь слегка отодвинул покупку загородного дома. Передел стоил Борису Михайловичу нескольких нервных клеток, утрата которых с лихвой компенсировалась статусом единоличного владельца популярной радиостанции и возможностью воплощать все свои смелые замыслы без согласования с партнером. Последнее являлось особенно важным.

Теперь сложно было узнать в этом вальяжном респектабельном господине прежнего нищего репортера с простенькой видеокамерой и огоньком в глазах. Во всем его нынешнем облике читалось благополучие, а не сходящая с его довольного лица улыбка символизировала удавшуюся жизнь. С сотрудниками «Пыли» он разговаривал снисходительно, ласково щурясь. Внешностью и барскими замашками Греков напоминал избалованного кота, и с чьей-то легкой руки все стали за глаза называть генерального директора Барсиком.

В последнее время Барсик все реже стал появляться в Петербурге и на радиостанции соответственно. Он облюбовал домик на теплом побережье Майорки, куда перебрался со всем своим семейством. Появления Грекова на «Звездной пыли» носили стихийный характер. К всеобщей радости, в городе Барсик надолго не задерживался: нагрянет, обозрит свои владения и уезжает, оставив ценные указания, пищу для размышлений и мыло на шеях нерадивых сотрудников. На время отсутствия генеральный оставлял приглядывать за радиостанцией одного из своих фаворитов. Он с царской щедростью жаловал высокий титул, назначая наместника на должность какого-нибудь директора: исполнительного, финансового, технического — все зависело от настроения Бориса Михайловича и профессиональной ориентации назначенца. Греков постоянством не страдал, что влекло за собой частые кадровые перестановки в административных рядах. Каждый новоиспеченный директор, чтобы оправдать доверие покровителя, начинал разворачивать деятельность, направленную на улучшение положения радиостанции. Масштабы потрясений были прямо пропорциональны активности, готовности угодить и умственному развитию фаворита. Самым удачным для радиостанции выбором Барсика был недавно ушедший на телевидение технический директор. Он умудрился пробыть у власти сравнительно долго, благодаря чему «Звездная пыль» упрочила свои позиции на медиарынке и стала приносить ощутимую прибыль. При нем же «Пыль» получила свое нынешнее название. Оно стало третьим по счету, сменив предыдущие: несуразные и невнятные. Сам ли ушел технический директор или его ушли, никто не знал и знать особо не желал — всех волновало, кто придет на его место и какой беды ждать в связи с этим.

На этот раз по оригинальности и непредсказуемости Борис Михайлович превзошел сам себя: он назначил фактической главой «Звездной пыли» Олега Смолина.

— Очень хорошо, что назначили Алика, — заискивая, говорили одни.

— Этого хоть знаем, а то еще не известно, кто бы со стороны пришел, — на всякий случай не возражали другие.

— Откуда взялся этот прыщ? — возмущались третьи.

Сотрудники радиостанции поначалу не придали этому событию должного внимания — уж слишком неожиданным и нелепым оно выглядело. Несмотря на всю абсурдность ситуации, назначение Алика не приснилось, оно было явью, ощутить которую пришлось очень скоро.