Читать книгу «Карамельные дюны» онлайн.

Раньше он был другим: веселым, жизнерадостным и почти счастливым. Яцкевич не ходил, он скользил легким спортивным шагом, едва касаясь земли. От домашнего уныния его спасал рецепт Дон Жуана. Камил всегда был не прочь сходить налево, даже в наиболее безоблачные годы брака. Романчики, романы, романища — они так приятно дополняли его беспокойную жизнь. Милые подружки как солнышки согревали своими жаркими ласками и поцелуями, от их светлых улыбок мир расцветал и переливался яркими красками. Камил слыл известным дамским угодником и любимцем женщин. Его выразительные зеленые глаза обладали невероятным магнетизмом. Сколько красоток пленил этот взгляд! Не каждая могла перед ним устоять, да и не хотела. Флирт с Камилом был приятным приключением, роман с ним — красивой сказкой. Дамы ни на что не рассчитывали, зная, что он женат, они хотели лишь романтики, хоть на какое-то короткое время окунуться в омут призрачной любви. Сам Камил старался не влюбляться, чтобы избежать ненужных страданий, и это ему с лихвой удавалось. Он купался в любви и наслаждался жизнью, руководствуясь принципом: один раз живем. «Так не стоит отказывать в удовольствии ни себе, ни ближнему», — продолжал он чье-то изречение, подразумевая под ближними хорошенькие создания, угодившие в его объятия.

Ирина

Кто бы знал, каких усилий ей стоило не вспылить, не разрыдаться и не высказать мужу все, что она думает о нем и его примитивном вранье?! Из последних сил Ирина держала лицо, хотя ей казалось, что вместо него она давно носит приросшую к коже маску. Такого и персонажа в театральных пьесах нет — это должен быть гибрид жизнерадостного Арлекина с печальным Пьеро. В присутствии Камила Ира старательно играла роль беззаботной веселушки, но выходило как-то фальшиво. Улыбка получалась вымученной, шутки грустными. Ей было отнюдь не до веселья. Накормив мужа ужином и пообщавшись с ним для поддержания иллюзии согласия в семье, Ирина укрывалась в ванной. Наедине с собой она могла быть настоящей, выплеснуть наружу истинные эмоции. Но слез не было, плакать она разучилась. Ира тупо смотрела на свое отражение в зеркальных дверцах настенного шкафчика: широкое лицо с пухлыми щеками, делавшее ее похожей на матрешку или на деревенскую тетю Клаву. «Зато почти без морщин, — успокаивали подруги. — У худых кожа быстрее старится». «И без лебединой шеи — подбородок поплыл еще в тридцать», — самокритично добавляла она. Ирина никогда не была худышкой: пышные формы, королевская осанка, грива каштановых волос. В нее такую когда-то влюбился Камил, но с тех пор прошло больше двадцати лет. Она неизбежно постарела, и у мужа пропал к ней интерес. Теперь ему нравились стройные девочки, конкурировать с которыми Ирина никак не могла. Ей было очень обидно — за все. За то, что природа так несправедлива: они с мужем ровесники, но если она безнадежная, никому не интересная «старая калоша», то Камил — мужчина в соку, который при желании легко обзаведется новой семьей. За то, что пошла на уступки мужу и пожертвовала карьерой ради воспитания дочери. Раньше ему это нравилось: дома уют, всегда вкусный ужин и улыбчивая жена в милом халатике с рюшами. Уют и ужины остались, улыбка, правда натянутая, — тоже, рюши при желании можно было бы нацепить, только смотрелись они теперь на ее располневшей фигуре нелепо. Ира не могла не видеть, как раздражает Камила своим присутствием, что он устраивает свои дела таким образом, чтобы свести к минимуму их контакты. Все их разговоры были о хозяйстве, покупках, успехах дочки. Выдавленные монологи Ирины на любые другие темы оставались не услышанными. В ответ лишь редкое «угу» невпопад. Он бы и на хозяйственные темы угукал, но Ира с полным правом настаивала на его участии.

Ирина всегда безошибочно определяла обстановку на любовном фронте мужа. Камил ходит мрачным и забывает побриться — его оставила подруга. Каждое утро усердно собирается на работу: приглаживает гелем волосы, выливает на себя по полфлакона туалетной воды, начищает до седьмого блеска обувь — новое знакомство. А если дело доходит до слишком частого мытья автомобиля — муж влюбился. Но даже в этом случае Ирина не паниковала, потому что знала: Камил не способен на глубокие чувства. Он никого долго не любил. Сама через это прошла — год пылкой страсти, и все — от былой любви не осталось и следа. Он может потерять голову на месяц, два, три, но потом восприятие притупляется, подружка, какой бы великолепной она ни была, Камилу надоедает, и он с ней расстается. Здесь у него особый талант. Он умеет разрывать отношения тихо и без эксцессов. Подруга не сразу понимает, что пришел финал. Камил больше не звонит и не назначает встреч. Она ждет, пока тот «завершит дела» или «вернется из командировки», но не дожидается. «По возвращении» Камил не объявляется у бывшей любовницы — он заливает тоску пивом в компании друзей или безмятежно проводит время в объятиях другой. Брошенная женщина его ненавидит, готова убить, но Камил недосягаем. Она даже объясниться с ним не имеет возможности — ловелас обрубил все концы.

Камил не всегда был прожженным змеем-искусителем. Изворотливость пришла к нему с годами. По молодости он набил немало шишек и побывал во многих передрягах из-за своей беспечности в любви. В самый большой капкан его поймала Ира. Она не позволила ему уйти, когда стал угасать огонь их яркого студенческого романа. При безнадежной натуре казановы Камил обладал редкой порядочностью, воспользоваться которой Ирине сам бог велел. Он не бросил ее с еще не родившейся дочкой, женился и надолго привязал себя к семье. Ира не питала иллюзий насчет верности Камила, когда решилась создать семью со столь ветреным мужчиной. Ей очень хотелось замуж. Тогда, в двадцать два года, она себя чувствовала старой. Ей казалось, что еще год-два — и она никому не будет нужна. Так что, если выпал шанс обзавестись мужем, упускать его нельзя. Пока Лиза не выросла, Ирина чувствовала себя спокойной: муж от нее не уйдет, опять же в силу порядочности. И она не ошиблась: все эти годы Камил гулял на стороне, но семью не покидал. Лизе уже девятнадцать, она живет у своего друга, редко бывает дома, и отношения между родителями ее волнуют постольку поскольку. «Надо было заводить второго ребенка, — запоздало вздыхала Ирина. — Еще бы на несколько лет удержала Камила. А там, глядишь, остепенился бы. Годы возьмут свое, чай, не юноша».

По мере взросления дочки поведение Камила становилось более свободным. К моменту ухода Лизы из семьи оно достигло пика наглости. Он не афишировал своих любовных интрижек, но и не предпринимал ничего, чтобы их скрыть. Словно они с Ирой заключили безмолвный пакт о ненападении: оба обо всем знают — Ирина об изменах мужа, он о ее осведомленности, — но не поднимают опасную тему, поскольку не видят выхода из ситуации, который устроил бы обоих. Ирину такое положение злило, но повлиять на мужа она не могла. «Скоро разрыв», — предчувствовала она. А этого она боялась больше всего. Камила она давно разлюбила, еще до рождения Лизы. Ее любовь умерла много лет назад с появлением мужа под утро, пьяного, со следами разнузданного веселья на шее и одежде, с платком, испачканным губной помадой, и туманом в глазах. Камил не стал придумывать, что был у друга. Соврал бы, Ира поверила — она хотела верить лжи. Но он ничего не отрицал, когда молодая жена в запальчивости бросила: «Ты шлялся по девкам?! Ты меня не любишь!» Надо было придержать при себе эти опасные заявления. Она же знала, Камил не врет, он предпочитает не попадать в ситуации, когда нужно выкручиваться. Что бы ни произошло, Камил врать не станет. Неосторожно сказанное слово — и все, путь к изменам проложен. Раз жене и так все известно, то нет надобности что-либо скрывать.

Соната. Литва

Соната очень любила осень. Сентябрь за то, что с него начинался новый учебный год, в котором все может быть иначе, чем в предыдущем. Октябрь за его свежесть, темные вечера, освещенные уличными фонарями, мягкий дождь и тихий шелест разноцветных листьев под ногами. Пожалуй, октябрь был ее самым любимым осенним месяцем. Вечером, часов в шесть, она покидала дом, доезжала на рейсовом автобусе почти до конечной и выходила в старом городе. Но это осталось в той жизни — десять лет назад. Тогда Сонате было шестнадцать и она жила в уютном, тихом городе, в городе детства.

Она в него вернулась накануне. Уже второй час бродила по центральным улицам — узким, с невысокими домами в готическом стиле, построенными еще немцами. Укрывшись под зонтом, больше от посторонних глаз, чем от дождя, Соната гуляла одна, как когда-то в юности. Она любила одиночество. Вечер, осень и город — других спутников не надо. Музыканты в кафе играли на скрипках и клавесинах, навевая умиротворенное настроение. Народ неторопливо фланировал по мокрым тротуарам. Все было по-прежнему, как в минувшие школьные годы, разве что стало больше рекламных растяжек. Соната увидела знакомую вывеску: «Еда — балта», что означало: «Черное — белое». В этом кафе отмечали ее пятнадцатилетие. Она поднялась по лесенке и уселась за столик, примыкавший к окну. С улицы кафе напоминало аквариум, а посетители в нем — его обитателей из-за того, что помещение хорошо просматривалось снаружи. Этому же способствовали подсветка и морской, мутно-малахитовый цвет интерьера. Изнутри наблюдался похожий эффект: сидящим в кафе казалось, что не за ними смотрят с улицы, а наоборот, они разглядывают прохожих.

Соната пролистала меню и улыбнулась: как и раньше, здесь подавали мороженное «Жвайгждяле». Не заказать его она просто не могла. Вскоре ей принесли кофе и креманку ванильного мороженого с играющими в ней языками пламени. Она смотрела на горящий спирт, которым был полит кружочек лимона, и вспоминала юность.

Шестой час вечера. На улице темнота и морось. Соната не без ностальгии шагала по хорошо знакомой дороге. Она могла проехать эти две остановки на маршрутном такси, но не стала — ей хотелось снова пройти этот путь, как когда-то проходила его ежедневно в течение нескольких лет. Сона прошла перекресток, две улочки, за которыми начинался школьный двор. Трехэтажное здание школы стояло особняком в окружении деревьев.

Встреча обещала быть волнительной: своих одноклассников она не видела почти десять лет, с той поры, как покинула родной город. Ей, как любой представительнице женского пола, было не безразлично мнение школьных друзей, насколько она изменилась и в лучшую ли сторону. Кроме того, проведут негласный конкурс успехов — кто чего достиг за эти годы и как устроился в жизни. На этот счет Соната была спокойна: университетский диплом, работа в хорошей фирме, маленькая, но своя квартира. Только семьей не обзавелась, но какие ее годы. Помимо ярмарки достижений и игры в узнавание ожидалось еще кое-что. Только это кое-что было очень индивидуальным и не у всех — всплеск прежних чувств и сердечных привязанностей. Сонате было перед кем волноваться.

Она вошла в широкий холл и направилась к центральной лестнице. Их класс собирался в кабинете русского языка — на второй этаж и направо до конца. Соната остановилась между этажами перед большим зеркалом. В него она часто гляделась в старших классах. Тогда зеркало отражало тонкую до подозрения на анорексию девицу, остроносую и большеглазую. С яркими, накрашенными фломастером ногтями, одетую в дешевые наряды. Девчонки в те времена уже носили золотые украшения и красивую заграничную одежду. Портовый город, во многих семьях были моряки, снабжавшие своих близких импортными вещами. Поэтому, несмотря на пустые прилавки по всей стране, здесь понятие «дефицит» было не в ходу.

Сейчас из зеркала ясным, слегка печальным взглядом смотрела элегантно одетая молодая женщина, стройная, с чуть заметным макияжем на бледном лице.

В коридоре послышались смех и голоса. Она сбавила шаг, борясь с налетевшей застенчивостью. «Может, не пойти?» — мелькнула пугливая мысль. Но непонятно откуда взявшийся взъерошенный парень прогнал ее прочь.

— Сонка! — радостно заорал он во все горло. — Ты ли это?! Какая ты стала!

— Какая?

— Красивая и деловая.

— Да ну тебя, Димка, — смутилась Соната, узнав в нем первого хулигана класса. Озорные раскосые глаза на скуластом лице — Диму она узнала бы всегда.

— Пойдем, там уже все собрались! — он схватил ее за руку и повел в класс.

Растерянность и робость куда-то ушли, как только она попала в окружение одноклассников: повзрослевших, но своих и оттого таких близких.

Ближе к концу вечеринки, когда были выпиты крепкие напитки и девочки хлопотали вокруг чая с пирожными, в класс вошел высокий, со вкусом одетый молодой человек. Соната так и замерла с чашкой в руках: это был Леся, ее первая любовь.

Они договорились прийти сюда, в дюны, на их место, как когда-то давно. Алекс предпочел бы для свидания какое-нибудь уютное кафе, но Сонате очень хотелось встретиться на побережье, и он уступил.

— У меня есть для тебя подарок, — сказала Соната, лукаво глядя в его зеленые, как у кота, глаза. Все изменилось в Лесе, начиная с имени, а вот глаза остались прежними: теплыми, цвета моря, притягательными и необычайно красивыми.

— Для меня? — удивился он. — По какому случаю?

— По случаю нашей встречи. Разве этого не достаточно?

— Давай! Люблю подарки.

Соната протянула ему яркий бумажный пакет, перевязанный алой лентой. На лице Алекса заиграло детское любопытство — он был заинтригован и радовался подарку, вне зависимости от того, что им окажется. Он нетерпеливо развязал ленту и заглянул в пакет.

Знала бы Соната, какие чувства всколыхнет в душе давнего друга сюрприз, она бы еще хорошенько подумала, прежде чем его устраивать. Тем более что эта вещь ей самой была очень дорога и расставаться с ней она не хотела. Когда Алекс извлек подарок, он не произнес ни слова, но на его лице отразилось смятение.

— Что-то не так? — встревоженно спросила Сона.