— Мои предки не пользовались им, так что драгун просто пылился здесь до недавнего времени.
— Он выглядит действительно старым, даже дремучим, — продолжил Нечаев, изучая доспех внимательным взглядом. — И сильно уступает новым моделям. Какого он ранга?
— Мои порченые говорят, что его создали еще до того, как ввели ранги.
— Интересно, — пробормотал Петр. — Вы знаете, граф, зачем ввели ранги драгунов? Почему придумали классификацию?
— Понятия не имею, — честно признался я.
— Чтобы определить допустимую степень их опасности и вооружения, — говоря, Петр продолжал любоваться древним доспехом. — Чем выше ранг, тем опаснее драгун в бою.
— Значит, мой самый безобидный? — мне не хотелось в это верить.
— Или наоборот, — загадочно произнес Нечаев. — Если хотите, я могу попробовать разузнать больше о вашем драгуне. — Предложил он.
— Буду признателен, — мне и самому хотелось узнать все о Чернобоге. Мы с ним были связаны, и отчего-то я верил, что эта связь куда крепче других подобных.
— Дам вам знать сразу же, как только у меня появится нужная информация. — Заверил меня Нечаев и предупредил. — А до того момента, прошу, не пользуйтесь этим драгуном. У меня есть все основания полагать, что он проклят.
— Почему это?
— Как вы думаете, почему он черного цвета? — вместо ответа спросил меня Петр.
— Не знаю, — я пожал плечами. — Так он выглядит серьезнее?
— Такой цвет металла абсолюта можно получить лишь одним способом, — понизив голос, сказал мне Петр. — Закалить его в крови порченых.
От этих слов у меня внутри все похолодело.
— И сколько людей сгубили ради этого?
— Много, — покачал головой Нечаев. — Очень много. И я даже не представляю, на что способен этот драгун.
10. Новая напасть
Дарья убыла в столицу по срочному приглашению Нечаева. Он за ней даже машину прислал. Меня пока никуда не звали, но дел и без того хватало: люди Бобринского привезли вещи его племянницы и просто покидали их во дворе, прямо под проливным дождем. Так что я, матерящийся сквозь зубы Прохор, и веселящийся от этого Демидка таскали туда-сюда многочисленные тюки да чемоданы.
— Пентюхи поганые, — ворчал Прохор, поскальзываясь в грязи, — хоть бы до крыльца довезли! Дармоеды паршивые!
— Пентюхи, гы-гы, — эхом вторил ему Демидка, одной рукой поднимая дворского вместе с саквояжем.
— Ты бы лучше чего умного запомнил, — насупился Прохор. — Вон, за барином повторяй, он человек грамотный, ученый! Пускай многое запамятовал, но авось и чего умного скажет.
— Сейчас могу только повторить твои же слова: люди Бобринского — пентюхи поганые и дармоеды паршивые, — я прошел мимо, легко поднял из лужи большой сундук и понес его в дом. — И откуда у Дарьи столько вещей? Ее старый дом сгорел…
— А деньги остались, вот и накупила, — пропыхтел Прохор, осторожно поднимаясь по скользким от дождя ступеням. — Батюшка ейный видный был барин, богатый. Дочку без наследства не оставил. Оттого ваши братья и хотели ее в жены взять.
— Только из-за денег? — удивился я. — А то, что она умна и красива они в расчет не брали?
— С лица воду не пить, — Прохор опустил саквояж у двери и поморщился от боли в спине. — А ум-то девке зачем? Детей рожать — дело нехитрое, а при муже молчать надобно, а не разговоры разговаривать.
— А если у девушки есть свое мнение? — столь консервативные взгляды дворского меня нисколько не удивили — какое время, такие и нравы.
— Ну, — Прохор стянул кепку и почесал седую голову, — тогда можно ее и поколотить разок. Меня так батюшка учил.
— Хороша наука, — хмыкнул я. — Ты-то сам женат, Прохор?
— Не, Господь миловал. Я всю молодость в солдатах проходил, а потом уже не до девок стало.