— Вы ее избалуете, — покачала головой Дея. — В следующий раз она залезет к вам на колени, а с них уже на стол.
— С чего такая уверенность? — я вскинул бровь.
— Пока вы лежали в беспамятстве, она уже проделывала такой фокус с вашей невестой, — поделилась со мной горничная.
— Какой фокус? — в столовую вошла Дарья.
— Дея рассказала мне о том, что ты избаловала кошку, — улыбнулся я.
— А ты избаловал Злату, — парировала Дарья. — Столько сладостей нельзя есть даже дочери Великого Полоза. Нужно ответственнее относиться к воспитанию.
— Мне кажется, ее уже поздно воспитывать, — заметил я, жадно наблюдая, как горничная наполняет мою тарелку.
Дея вдруг замерла, так и не доложив мне половник ароматного супа.
— Кто-то идет, — она посмотрела в сторону двери.
— Я сообщила Федору, что ты очнулся. — Сказала мне Дарья. — Возможно, это он.
Теперь и я слышал быстрые шаги. Но гость был не один. С ним рядом шел еще кто-то.
— Их двое, — добавил я, узнав уверенную и размеренную походку второго человека, которой непривычно вторил стук трости.
— Подать еще приборы? — невозмутимо осведомилась Дея.
— Да, — я кивнул. — И принеси коньяку. Того, что наш, из Крыма. Нечаеву он нравится.
7. Вкус предательства
Федор приветливо кивнул мне с порога, но заходить не стал, а закурил и вернулся к машине. Видимо, просто провожал начальника до крыльца, чтобы убедиться, что с тем все будет в порядке.
Стоило сказать, выглядел глава Тайной канцелярии куда хуже, чем я. Те раны, что оставил мне телохранитель Наполеона, почти зажили, тогда как Нечаева будто на машине переехали. Причем дважды. Его правильное строгое лицо представляло собой сплав из гематом и рассечений, опухоль вокруг левого глаза еще не до конца спала, длинный шрам от нижней челюсти уходил по шее вниз и скрывался за воротом сорочки.
Скованная гипсом левая рука покоилась на повязке у груди. Правая лежала на изящной черной трости с серебряным навершием, которую Нечаев использовал, так как сильно припадал на одну ногу. Судя по тому, как двигался глава Тайной канцелярии, под одеждой у него тоже хватало ран и ушибов.
— Рад видеть вас в добром здравии, — Нечаев прислонил трость к стене и подал мне здоровую руку.
— Взаимно, — я аккуратно сжал ладонь Петра. — Надеюсь, ваше здравие в скорейшем времени тоже станет добрым.
— Прогнозы докторов, увы, не столь оптимистичны, — поморщился Нечаев. — На полное восстановление уйдет несколько месяцев. А у нас, боюсь, нет столько времени. — Даже сквозь раны и гематомы на лице Петра отразилось хмурое выражение.
— Проходите, — я сделал приглашающий жест. — Отобедаете с нами?
— С превеликим удовольствием, — теперь вежливая улыбка Нечаева выглядела весьма жутковато.
Мы вернулись в столовую, где Дея уже накрыла на стол и разлила коньяк по бокалам.
— Вижу, вы меня ждали, — заметил Нечаев. Он не без труда сел на стул и первым делом втянул сломанным и опухшим носом аромат алкогольного напитка. — Весьма недурно. Крымский, как я понимаю?
— Правильно понимаете, — кивнул я.
— В таком случае, я смею надеяться на еще большее понимание с вашей стороны, — хитро прищурился Петр. — Если доктор Ланский вдруг спросит — никакого коньяка я не пил.
— Конечно, — улыбнулся я.
— Не думала, что вы страшитесь доктора, — поддержала разговор Дарья.
— Не его, — покачал головой Нечаев, — а моей ненаглядной супруги, которой Арсений Иванович докладывает все без утайки. Если она прознает, что я не следую всем без исключения указаниям доктора, то все недавно пережитое покажется мне лишь прелюдией к настоящей боли.