— Идем. — Не дожидаясь ее, я удаляюсь, приготовившись провести ее между палатками, чтобы сократить путь — что угодно, лишь бы вытащить ее отсюда.
Она язвительно бормочет мне вслед:
— Разумеется, Джорджия. Я подожду тебя, так как у меня ноги длиной в километр, а твои нет, потому что это по-джентльменски… ой-й!
Я оборачиваюсь так быстро, отчего она сталкивается со мной. Схватив ее свободной рукой за предплечье, я удерживаю ее, пригвоздив женщину своим взглядом.
— Господи, ты не знаешь меры, да?
Она вызывающе вздергивает подбородок, и эти зеленые глаза вспыхивают возмущением.
— А ты просто не знаешь… уф!
Сменив направление, я почти волоком тащу ее за собой к задней части палаток, установленных вдоль сплошной линии высоких изгородей с большими теневыми деревьями, посаженными между ними. Звуки рынка затихают почти сразу.
Прислонив ее к одному из стволов большого дерева, я ставлю ее сумки на мягкую траву. Положив руки по обе стороны от нее на ствол дерева, я заключаю ее в клетку своим телом.
— Ты похоже не врубаешься, рыжая. Я тут самый главный. — Я приближаю свое лицо к ее личику, в моем голосе сквозит угроза. — Не смей, блядь, мне перечить.
Напряжение между нами накаляется. Она выпячивает подбородок.
— Это создаст проблемы, бандюган. — Она дразнит меня своими словами и тоном. В ее глазах вспыхивает неповиновение. — Я давным-давно узнала о забияках, и не перед кем кланяться я не буду.
Теперь мы стоим почти нос к носу.
— Подумай еще раз, рыжая. — Мой голос мрачен и распирает от гнева. — Ты преклонишься передо мною.
По ее щекам разливается румянец. Ее горячее дыхание обдает мои губы, когда она насмешливо говорит:
— Да? Ну, мы еще посмотрим.
Наши глаза сомкнуты в собственной молчаливой войне, наше дыхание прерывистое, словно мы оба беспокойны.
Я понижаю голос, и угрозу в моем голосе ни с чем не спутать.
— Так или иначе, я добьюсь от тебя правды.
— Я сказала тебе правду. — Она практически выдавливает слова сквозь стиснутые зубы, а ее глаза изрыгают пламя в мою сторону. — Ты просто не хочешь верить моим словам.
Наши взгляды сталкиваются в молчаливой войне, пока черты ее лица не смягчаются. На ее лице появляется намек на поражение и разочарование, и ее голос подражает этому.
— Бронсон…
Будь я проклят, если мой член не твердеет от того, как она произносит мое имя. Предатель сраный.
В ее глазах мелькает нечто напоминающее тоску.
— В моей жизни был только один человек, которому не было насрать на меня. Человек, которого я любила. И клянусь его именем, что я не лгу тебе. — Она облизывает губы, а эти очи практически умоляют поверить ей. — У меня нет причин лгать тебе. У меня нет никакой выгоды от этого. — Ее взгляд опускается к моему рту, прежде чем ускользает в сторону. — И я понимаю, почему ты насторожен, правда понимаю. Однако я не могу… — Дрожь сотрясает ее голос, и она замолкает.
При виде этой женщины, выглядящей такой обеспокоенной, такой потерянной, невидимый кулак сжимает мое горло. Она пробуждает во мне защитные инстинкты, и эти чувства необъяснимы.
— Глянь на меня, рыжая. — Мой голос звучит хрипло. Когда эти бесподобные глаза встречаются с моими, клянусь богом, я ощущаю, как меня охватывает трепет. — Ты в курсе, какое наказание грозит за ложь и подвержение моих людей опасности?
Она судорожно втягивает воздух.
— Я представляю себе какое.
Я наклоняю голову чуть ближе, наши носы почти соприкасаются. Мои слова становятся более ласковыми, более тихими.